Дэниел Мартин

Они направились к пристани, разговаривая о лавке, о её хозяине, о том, каким милым оказался старик учёный. Но Дэну припомнилась недавняя неловкость в такси, урок, преподанный ей перед отъездом из Каира — об истинном характере знаков благодарности, — который она, видимо, учла, и он подумал о том, что она не сразу решилась купить эту голову: оказалось, что ему почти так же, как сам подарок, приятна эта победа искреннего порыва над настороженностью, застенчивостью, бережливостью — что бы там ни было. В Каире он ждал слишком многого, совершенно неоправданно надеялся, что сразу же — как дар ему — вернётся её былая естественность или хотя бы их прежняя товарищеская близость.

Очень медленно Дэн начинал кое-что понимать о себе самом: он хочет увидеть, найти в Джейн её былую суть, словно некую реальность, которую она сознательно от него прячет; а это не только означает, что он пытается закрыть глаза на гораздо более значительную реальность всего, что с тех пор произошло, но и выдаёт в нём самом какое-то отставание, замедленность развития, квазифрейдистское стремление отыскать навсегда утраченное, обрести мать, которой не знал. И в этом тоже, как и в отношении к отцу, он оказался гораздо более закомплексован, чем ему самому хотелось бы признать. Что-то в нём всегда заставляло искать её, даже в более юных женщинах… если же повернуть этот процесс вспять, можно сказать, что теперь в Джейн он пытается отыскать Дженни. Все сколько-нибудь близкие отношения с женщинами, даже лишённые какой-либо сексуальности (например, его отношения с Фиби, в которых он давным-давно обнаружил чуть комичные, но вполне ощутимые черты материнско-сыновнего статуса), были вариантами одной и той же модели, и прерывались они именно потому, что не могли удовлетворить требований, предъявляемых его подсознанием. Это постоянно повторяющееся непреодолимое стремление было абсурдно по самой сути своей, и все разочарования и недовольства Дэна, связанные с Джейн, в значительной степени проистекали именно отсюда. Он твёрдо решил про себя: я должен привыкнуть принимать эту женщину такой, как она есть.

Они подошли к украшенным арками рядам недавно выстроенных магазинчиков, предназначенных специально для туристов и заполненных кричащей безвкусицей; пассаж тянулся к Нилу, вплоть до самой пристани. Джейн с Дэном шли не торопясь, от витрины к витрине, приглядываясь к ценам. Джейн хотела купить корзинку, чтобы брать с собой на экскурсию необходимые вещи, и они зашли в одну из лавок — может, что-нибудь подходящее и отыщется; минут десять спустя они вышли оттуда с дешёвой тростниковой сумкой в руках. Остановившись под аркой входа, Джейн приподняла сумку, чтобы получше её разглядеть. Позади них раздался голос:

— Это уж и вовсе не антикварная вещь.

Они увидели знакомую бородку — старик немец тоже возвращался на корабль. На нём был строгий серый костюм, сорочка с галстуком и панама с чёрной лентой и чуть загнутыми полями: панаме вроде бы очень хотелось походить на котелок; старик выглядел так, словно давно привык к здешнему климату, задолго до наступления эры «демократичной» одежды. А может быть, это трость и белая гвоздика в петлице делали его похожим на космополита былых времён. Они улыбнулись его шутке, и Дэн ещё раз поблагодарил его за помощь, тем более что советы были даны на таком прекрасном английском; не возражает ли он, если они продолжат обратный путь вместе?

Они пошли дальше, Джейн — меж двумя мужчинами. Она сказала, что её удивляет невероятное количество продающихся антикварных вещей.

— Это — тяжкая проблема. Здесь по крайней мере это делается открыто. Если поступать так, как это пытаются делать турки… — Он пожал плечами.

Дэн спросил, что будет дальше с тем скарабеем. В серо-голубых глазах старого учёного появился ледяной блеск.

— Вне всякого сомнения, в один прекрасный день он осчастливит какой-нибудь из американских музеев. Пройдёт через множество рук. К тому времени истинная история его обретения — как бы это получше выразиться? — будет утеряна.

— Думаю, если он мог ввести в заблуждение даже такого специалиста, как вы…

Старик поднял руку.

— Он ввёл меня в заблуждение при первом взгляде. Но у меня большой, ах, очень большой опыт. Привыкаешь ни за что не верить своим глазам. Никогда. Даже если откопал находку собственными руками. Потому что многие экспедиции платят рабочим за ценные находки. В этом всё дело. И ценные находки вам время от времени устраивают. — Он указал тростью на Фивейские холмы. — Там есть деревушка. Курна. Известна величайшими мастерами по подделкам любого рода; они даже способны захоронить подлинные вещи там, где — как им известно — вы ожидаете их найти. С их точки зрения, такое вполне простительно. Раскопки — это значит работа, так почему бы и нет? — Он улыбнулся. — Египтология не времяпрепровождение для дурачков.

— Вы доверяете мистеру Абдулламу?