Дэниел Мартин

Происхождение и личная жизнь: здесь возникают трудности, однако самая скудость свидетельств весьма показательна. Никаких семейных фотографий, насколько я помню, впрочем, одна всё-таки имеется, если только можно этот любительский снимок отнести к разряду семейных: размытое изображение старого каменного крыльца, над дверью выбиты полустёршиеся (но он помнил их наизусть) цифры — 1647; вероятно, там были и другие снимки — сцены из спектаклей, поставленных Английским театральным клубом и Театральным обществом Оксфордского университета, в которых Дэниел так или иначе принимал участие; и — разумеется — кабинетный портрет Нэлл, на искусно затушёванном фоне и в заданной фотографом позе; портрет стоял на обеденном столе, исполнявшем роль стола письменного и в данный момент заваленного вещественными доказательствами панической предвыпускной зубрёжки. Самое потрясающее впечатление от этой комнаты — ярко выявленный (или — вырвавшийся наружу против воли) нарциссизм, поскольку стены здесь были увешаны зеркалами — в количестве не менее пятнадцати штук. Правда, эти зеркала приобретались из-за их рам в стиле «Art Nouveau», — во всяком случае, объяснялось это увлечение именно так; но никакая другая комната в Оксфорде не предоставляла никому столь удобной возможности взирать на собственную персону в каждый удобный момент. Эта не весьма существенная слабость жестоко высмеивалась в прошлом семестре изустно и даже печатно — в студенческом журнале (впрочем, любое высмеивание в Оксфорде оказывается гораздо менее жестоким, чем отсутствие такового). Журнал опубликовал подборку «характеров» в стиле Лабрюйера.46 Дэниела наградили именем Specula Speculans,47 господина, «ушедшего в мир иной в результате шока: он случайно взглянул в зеркало, оказавшееся пустой рамой, и таким образом вместо утончённых черт собственного любимого лица увидел, чего воистину стоят его таланты».

Следует помнить, однако, что эти неумелые попытки украсить своё обиталище делались вопреки — или в результате — характерной для того времени скудости быта, определявшегося карточной системой, на фоне удручающего однообразия. Англии всё ещё снилось осадное положение. В то время убранство этой комнаты выглядело как вызов окружающей серости. Те, кого приглашали сюда на вечеринки, чувствовали себя польщёнными и рассказывали об увиденном менее удачливым друзьям. Дополнительную пикантность всему этому придавала хорошо всем известная хозяйка, жившая на первом этаже; она возмущённо заявляла, что пригрела змею у себя на груди, и осуждала все эти его вычурные горшки и безделушки, весь этот мещанский декаданс и весь этот образ жизни; во всяком случае, именно так Дэниел представлял ситуацию своим гостям. Истина же заключалась в том, что «товарищ старушка», при всей своей эксцентричности, была далеко не глупа и прекрасно знала своих юных постояльцев, знала, чем они могут сгодиться для «великого дела», гораздо лучше, чем они сами это осознавали. Ни один из тех, кто жил в её доме в одно время с Дэном и кто впоследствии, как и он сам, добился некоторой известности, не стал коммунистом; но замечательнее всего то, что ни один из них не стал и консерватором.

Джейн слишком хорошо знала эту комнату, чтобы снова обратить внимание на её убранство. Она прошла прямо к окну и стала смотреть вниз — в сад. Минутой позже, сняв красный платок, она тряхнула тёмными волосами, и они рассыпались по плечам; от окна она так и не отошла, стояла, держа в руке платок. Думала о чём-то.

— Выпьешь чего-нибудь, Джейн?

Она обернулась от окна, сказала, чуть улыбнувшись:

— Может, чаю?

— Пойду налью чайник.

Вернувшись с чайником из ванной, он обнаружил, что Джейн стоит в том углу, где была устроена довольно жалкая кухонька.

— Молоко у меня только сухое.

— Это не важно.

— Могу стянуть немножко у старушки Нади Константиновны.

— Да это не важно.

— Её нет дома.

— Право, не надо.

Она вышла из угла с двумя чашками, заварочным чайником и двумя ложками и опустилась на колени перед камином. Он поставил чайник на маленькую электроплитку, на которой всегда кипятил воду, и прошёл в кухонный угол за сухим молоком, чаем и сахаром. Потом уселся на ковёр напротив Джейн, глядя, как она, тщательно отмеривая чайные листья, опускает заварку в чайник.

— А Нэлл зайдёт сегодня?

Он покачал головой:

— Пишет курсовую.

Она кивнула. Было ясно — ей не хочется разговаривать. Но для него ощущение пустоты погружённого в молчание дома, пустоты этого дня, этого времени делало объявший их вакуум непереносимым.

— Зажечь камин?

— Как хочешь.