Дэниел Мартин

Шесть дней путешествия незаметно перетекали один в другой, столь же невидимо, как текли меж берегов спокойные воды вечной реки. Джейн и Дэн влюбились в Нил и прибрежные пейзажи… Что касается Дэна — он влюбился во всё это не в первый раз. Казалось, воды Нила уходят не просто в самое сердце Африки, а в самое сердце времени. Отчасти так казалось из-за древних руин, из-за древних обычаев и образа жизни феллахских деревень, мимо которых они плыли: поля, минареты, пальмовые рощи, женщины с глиняными кувшинами для воды, фелюги, шадуфы и сакийи — длинные тонкие шесты с черпаками на конце и водяные колёса, увешанные сосудами из обожжённой глины, — такое колесо вращал ослик или бык; но в основе этого чувства лежало что-то более глубокое, связанное с преходящестью и неизбывностью жизни, что, в свою очередь, отражало их собственное обострённое ощущение слиянности личного настоящего и прошлого… в чём оба они признались друг другу.

Река двигалась вперёд или оставалась на месте, в зависимости от того, постигал ты её силой взгляда или силой воображения, она была «той же» и «не той же», как у Гераклита.366 Нил — река жизни, и Дэну вспомнились изумительные начальные стихи Екклезиаста, из которых многие помнят лишь слова «Суета сует…», а ему эти стихи всегда казались (и это, по-видимому, говорит о многом) необъяснимо успокаивающими… Отец любил их и часто включал в свои воскресные поучения: «…Земля пребывает вовеки… и нет ничего нового под солнцем…».367 Оба замечали, как эхо библейских текстов отдаётся в их душах, как часто оба они неожиданно обращаются к когда-то недопонятым, но неотступным образам детства. И они пришли к выводу, что река, как и Библия, — это нескончаемая поэма, изобилующая всё ещё актуальными метафорами.

Метафоры эти обычно имели видимые соответствия, однако так же, как некоторые места в Библии трогают душу даже самого убеждённого атеиста, Нил, казалось, обладал ещё каким-то мистическим очарованием, помимо более очевидных физических красот. Он очищал и упрощал, помещая саму жизнь в некую перспективу. Память о сотнях поколений, о людях бесчисленных рас, обо всех и вся, исчезнувших под речным илом, отрезвляла и приземляла, превращая отдельного человека в малую песчинку в той бесконечной пустыне, что простиралась до самого небосклона за пределами возделанной долины. Но такое множество пейзажей, видов, настроении и красок великой реки потрясало своей красотой, особенно на утренней заре и на закате, что это само по себе служило оправданием жизни, искупая её неизбывное равнодушие, её сугубо географическое бытие. Джейн и Дэн обнаружили, что им не так уж легко испытывать жалость к этому допотопному крестьянскому миру, несмотря на его нищету, бильгарциоз, талассемию368 и всё остальное.

То и дело женщины, купающиеся в реке и похожие на античные статуи под облепившими их тела мокрыми одеждами, женщины, берущие воду или стирающие бельё у берега, поднимали головы — поглядеть на белоснежный корабль, со смехом отступая от набегающей кильватерной волны. Поначалу, когда такое случалось, Джейн и Дэн испытывали чувство вины, как если бы в королевской кавалькаде мчались вихрем через средневековую деревушку или взирали на всех из окон этакого передвижного Версальского дворца. Когда корабль подходил близко к берегу, некоторые из женщин, под прицелом бесчисленных фотокамер, поворачивались к ним спиной или, с мусульманским спокойным достоинством, просто и серьёзно (а иногда и чуть лукаво, потому что молодые девушки явно подсматривали сквозь пальцы, как когда-то в гаремах и на женских половинах домов) закрывали лица скрещёнными ладонями, ожидая, пока непрошеные зрители удалятся. И тогда Джейн и Дэну явилось то, что можно было бы счесть самым главным предметом зависти из всех проявлений безыскусной жизни под этим синим небом, в этом зелёном, текучем, извечно плодородном мире: так мог бы взирать на это снедаемый завистью пришелец с иной, более мрачной и заледеневшей планеты: Земля! Перед такими вот идиллически пасторальными сценами сверхзакомплексованное существование людей двадцатого века выглядело как мимолётная тень скользящего в небе облака, как каприз природы, погодное невезение. Джейн вспомнила Монтескьё, и оба подумали, а не был ли весь западный «прогресс» результатом необходимости хоть чем-то заполнить ненастный день истории? Однажды утром, стоя у поручней в лучах солнца рядом с Дэном, Джейн придумала для реки эпитет. Мудрая: как сама по себе, так и по отношению к тому, что на себе несёт.