Дэниел Мартин

За их спинами послышались голоса: несколько французов остановились у угла террасы; Джейн высвободила руку, но ни тот ни другая не обернулись, сидели, снова погружённые в молчание, в просвеченной солнцем тени. Три белоснежные цапли пролетели над рекой, но Дэн глядел на них, думая о другом. Что-то было в её взгляде, устремлённом на их соединённые руки. Какое-то отклонение от театральности их отношений во время путешествия, приближение к чему-то иному, непровозглашенному, неявному, и не только меж ними обоими, но и внутри каждого из них по отдельности; описать это можно было бы и отклонением в ином смысле… это был женский взгляд, не нейтрально-товарищеский. Почти неохотный, ни о чём ином, кроме своего существования, не говорящий… но он был!

Он перечёркивал её «всему конец»; фраза эта подразумевала не только их путешествие, не только новообретённый опыт. Дэн знал — она относится главным образом к прошлому, и не к какой-то утерянной в прошлом возможности, а к возможностям прошлого вообще, к тому — Джейн понимала, что и он это понимает, — что утеряно безвозвратно; и всё же в той фразе был чуть заметный оттенок… пусть Дэн расслышал его просто потому, что она была произнесена здесь и сейчас, — оттенок сегодняшнего сожаления… о том, что им вновь открылось, что за всеми изменениями оставалось неизменным. Очень возможно, что он расслышал больше, чем в той фразе было. Однако на самом деле она выявила что-то в нём самом: это его рука шевельнулась — обнять плечи Джейн, это он желал, чтобы путешествие продлилось, сознавая, что избегает честно признаться себе — почему; он разделял её печаль при мысли об окончании плавания и понимал, что ему будет недоставать каждодневного существования рядом с ней, этой близости души и ума, интуиции, возраста, жизненного опыта… восстановления былого сочувствования в гораздо большей степени, чем он хотел бы признать. Открытие пришло к нему на удивление свободным от всякого физического влечения: эта сторона была по-прежнему тесно связана с мыслями о Дженни, и не только из желания сохранить верность. Гораздо большую роль здесь играло ощущение незавершённости, которое должно будет невероятно возрасти, когда каждый пойдёт своим путём… промельк реальности посреди древнего платонического мифа, эхо мифа раблезианского: Fais ce que voudras… это тоже его пугало.

Дэн достал сигареты. Джейн взяла одну, и они закурили. Оба не отводили глаз от реки. Слёзы успели совсем высохнуть, что и было доказано, когда Джейн нарушила молчание:

— Я ещё потому плакала, Дэн, что вдруг поняла — я опять радуюсь жизни. Кажется… спустя очень долгое время.

— Я бы предпочёл, чтобы так и было.

— Это из-за того, что ты остановился понаблюдать за той птичкой… Знаешь, в Греции мы совершенно абсурдно разругались… Это было три года назад — наш последний настоящий отдых вместе — вдвоём. Потому что мы как-то днём задержались из-за его ботанизирования, а мне ужасно хотелось на пляж и поплавать. Он так радовался, а я вела себя безрассудно.

— А ты уверена, что и он не вёл себя безрассудно?

— Я сидела под деревом и читала. Выплеснула всё это на него гораздо позже. Он и знать не знал. — Она стряхнула с сигареты пепел. — Каждый за своей ширмой.

— Общепринятая часть всякого цивилизованного брака?

Она улыбнулась, но улыбка была печальной; потом глубоко вздохнула:

— Думаю, они правы — теперешние молодые. По поводу устарелости данного института.

— Эта их теория им тоже недёшево обходится.

Джейн опять помолчала.

— А ты когда-нибудь скучал по семье?

— Иногда. — Но ответ даже ему самому показался недостаточным. — Не очень часто. Если честно. — И добавил: — Обжегшись раз, становишься осторожен вдвойне. Ну и лень, конечно. Другой род отношений входит в привычку.

— И свобода?

— Оставаться стареющим донжуаном?

Джейн очень тихо произнесла:

— Какого прелестного невинного мальчика я знала когда-то в Оксфорде.

— На спасение души — никакой надежды. — Она взглянула на Дэна, но он отвёл глаза, понимая, почему она так посмотрела. — Я улыбнулся, потому что ты прекрасно знаешь — он и тогда не был невинным. Прелестным… возможно.

Теперь и она опустила глаза, глядя на землю у себя под ногами, потом медленно произнесла, будто разговаривая сама с собой:

— А я всегда помню тебя невинным.

— В отличие от тебя?

— Я так боялась собственных чувств.

Он не успел ответить — за их спинами раздался призывный гудок теплохода. Пора возвращаться.

— Но это ведь тоже невинность.

— Мне это никогда не казалось невинностью. Даже тогда.

— По-моему, ты пытаешься выступить в роли Кассандры394 наоборот. Я помню о тебе совсем другое. Ты-то как раз и проявляла истинные чувства. Когда это было важно. — И уточнил: — Во всяком случае, гораздо чаще, чем это удавалось трём остальным.

— Эмоции. Вовсе не то же самое. — И добавила более лёгким тоном: — Я пытаюсь сказать, как я тебе благодарна, Дэн. Это — настоящее чувство.