Дэниел Мартин

— Ему не так повезло, как некоторым другим. Помимо всего прочего, на его попечении жена и трое детей.

— Ну ладно. Ты права. — Каро упрямо рассматривала ковёр: она снова брала препятствия, только на этот раз похоже было, что наездник забыл, какое именно препятствие нужно брать следующим. — Скажи мне, что тебе в нём нравится?

— Он печальный. И добрый. Сам по себе. И такой благодарный.

— Ещё бы.

Она помолчала.

— А ещё — с ним можно поговорить.

— Это упрёк? — Она потрясла головой, но не очень убедительно. — Давай выкладывай начистоту.

— Серьёзно поговорить.

— О чём?

— О чём угодно. О том, о чём с тобой я говорить не могу. И с мамой тоже.

— Например?

— Ты, кажется, никак не можешь понять, что можно любить вас обоих. При всех ваших недостатках и ошибках. — Прежде чем я успел рот раскрыть, она продолжала: — Я прекрасно знаю, какой она может быть стервой. Но знаю и то, что у неё есть основания — пусть и вполовину не такие значительные, как она сама полагает, — считать тебя самовлюблённым эгоистом. Дело не только в вас двоих. Это всей семьи касается. Мы, кажется, столько всего предали анафеме, столько всего похоронили…

— Ты же знаешь, что произошло.

— Да я же не о прошлом. О том, что я чувствую по отношению к вам обоим. Сейчас.

— А он — слушает? — Она кивнула. — И у него это серьёзно? — Она ничего не ответила, и мне пришлось подыграть ей: — Если это не слишком старомодно звучит.

— Он чувствует себя виноватым… Перед женой.

Я не очень-то поверил в это, поскольку подозреваю, что чувство вины, как и порядочность, — слишком привлекательный и удобный предлог, чтобы не воспользоваться им к своей выгоде.

— А если в один прекрасный день он решит, что ни в чём перед ней не виноват?

— Ну, голову я пока не потеряла. Об этом речи нет.

Мы долго молчали. Я допил оставшееся в моём бокале виски; Каро так и не притронулась к своему.

— Он об этом должен был мне позвонить?

— Мы с ним обсуждали такую возможность. Он прекрасно понимает, что́ ты должен чувствовать.

— А ты?

— Сначала — нет, не понимала.

— Ты считаешь, у меня самого рыльце в пуху, не правда ли?

— При чём тут это? Никто об этом и не думает.

— В самом деле?

— Папочка, я вовсе не страдаю из-за того, что ты по-прежнему привлекателен как мужчина. Я понимаю, ты никак не можешь быть Эндрю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я знаю, ты с презрением относишься к миру, в котором он живёт. Но как отец он гораздо лучше тебя. — Она помолчала. — Может, просто потому, что он всегда рядом. И умеет ладить с мамой.

После довольно долгой паузы я сказал:

— Ты, кажется, полагаешь, что я презираю всё и вся, Каро.

— Ты надеешься, что каждый станет думать и чувствовать так же, как ты. — Она опять помолчала, потом добавила: — Да я ни в чём тебя не виню; ты скорее всего прав насчёт Флит-стрит, но… — Она снова покачала головой.

Я не понял, винит она мою работу или мой характер; упрёк был вовсе не нов, хотя никогда раньше стрела не падала так близко к цели. Единственное утешение, что за всем этим Каро, должно быть, скрывала какие-то собственные сомнения.

— Обещай мне по крайней мере, что ты, когда выйдешь замуж, заведёшь себе не одного ребёнка.

Она испытующе заглянула мне в глаза:

— Почему ты это сказал?

— Потому что единственные дети всегда прежде всего поглощены собой. Но вдобавок им трудно себе представить, что кто-то другой может реально в них нуждаться. И дело не просто в том, что для этих других у них времени не хватает.

— Я имела в виду только твою работу. — Она грустно улыбнулась. — Во всяком случае, уже поздно менять тебя на кого-то другого. — Она протянула мне свой бокал: — Не хочу.

Я перелил его содержимое в свой. Каро поднялась и подошла к камину. Остановилась там, ко мне спиной.

— Ты сердишься, что он сам тебе не сказал?

— Я понимаю, это вовсе не легко. Только не надо было ему лезть из кожи вон, чтобы выставить себя трагическим неудачником. Кого он дурачит, хотел бы я знать.

— А мне казалось, что ты-то его сможешь понять. Ты сам всегда… — Она резко оборвала фразу.

— Продолжай. Момент истины.

— Ты сам не очень-то рекламируешь собственные профессиональные успехи.

— В основном потому, что насмотрелся на киношных деток, приученных к постоянному восхищению и не способных ни о чём судить критически.

— Я только недавно осознала, как успешно ты меня запрограммировал. А на работе многие считают — мне повезло, что у меня такой отец.

— Просто они на жизнь смотрят через газетные вырезки.

Каро с минутку помолчала.

— Когда Бернард ноет, у него это гораздо убедительней получается. На него вечно все нападают. А на тебя — никто никогда.

— Деточка, это ведь только подтверждает мою правоту. Мужчины средних лет, может, и кажутся зрелыми, знающими и всякое такое. Но когда они заводят себе подружек твоего и Дженни возраста, они всё это утрачивают. В глубине души они остаются растерявшимися подростками. Так и живут в вечном страхе. Паникуют.

— Ну а ты-то с чего паникуешь?