Дэниэл молчит

Бернард пребывал в убеждении, хоть и не признавался, что аутизм Дэниэла — это кара Божья, по крайней мере частично. Все то недолгое время, что мы со Стивеном прожили вместе до брака, его отец не переставал скулить, что мы «живем во грехе». В один прекрасный вечер Бернард — тогда ему было семьдесят шесть — прибыл в Лондон поужинать с сыном в ресторане по соседству с офисом Стивена. В зале, полном бизнесменов, отдыхающих после трудового дня, он взял обе руки сына в свои и спросил, едва ли не со слезами на глазах, — неужели у Стивена «связь», если он живет в одной квартире с женщиной? Его тридцатилетний сын занимается сексом с женщиной, не связанной с ним брачными узами?! Представить такое было выше сил Бернарда. Когда Стивен сознался, что действительно спит со мной, его отец рухнул на стол, придавленный глыбой ужасной новости.

— Глянь-ка, какой праведник нашелся! Где он жил, хотелось бы знать, — в раю? Подумаешь, трагедия — взрослый сын трахается! — бушевала я, услышав отчет Стивена об ужине с отцом. — В Америке у родителей гора с плеч, если сын в тридцать лет спит с женщиной!

Негодование. Злость. Обида. Стивен не испытывал моих чувств. Перед глазами у него стояло страдальческое лицо старика-отца, который тянул к сыну руки через стол.

— А все ты виноват, — заявила я Стивену. — Нечего было пять лет держать в тайне неистовый, безумный — я бы даже сказала, подводный — секс с этой… как ее там.

— Пенелопа.

— Знаю! Почему ты не рассказал о ней!

— Еще чего! Признаться отцу, что сплю с Пенелопой?!

— Именно. Вынырнул бы из подводных глубин — и признался.

А теперь Бернард весь в тревоге за Стивена, поскольку уверен, что Дэниэл разрушит ему жизнь. «Это ужасно — иметь такого ребенка», — без устали твердил он. Я же, относительный новичок среди родителей нездоровых детей, не находила нужных слов, чтобы объяснить, насколько оскорбительно подобное замечание. Куда хуже намека на кару Божью — тайной подоплеки каждого разговора. Крайне озабоченный вопросами христианства, морали, грехов отцов и прочего в том же духе, Бернард терзался глубочайшим страхом за Стивена… ах да, и за Дэниэла тоже. Правда, вся семейка наперебой повторяла, что сам-то Дэниэл никогда «не поймет» и будет счастлив. Как будто мой сын — недочеловек. И всему этому я должна была поддакивать.

Позвонил Дэвид, чего-то хотел — я не дала ему шанса уточнить, — очевидно связанного с «семьей». А «семья», в представлении деверя, — это он сам, Стивен, Кэт, Дафна и Бернард.

— Послушай-ка, Дэвид. Только не подумай, что мне плевать на вашего отца… (Хотя, положа руку на сердце, мне и впрямь на него плевать.) Но в данный момент Бернард не значится на первом месте в списке моих забот.

Дэвид не нашелся с ответом — или же отвлекся на телевизор: я определенно слышала в трубке репортаж с футбольного матча. Но скорее все же онемел от потрясения. У близких родственников Бернард всегда значился заботой номер один. С чего только, я понятия не имела.

— Постарайся уговорить Стивена, чтобы навестил отца. — Это уже Триша. Видно, вырвала трубку из пальцев мужа, завороженного ключевым моментом матча. — Бернард снова близок к депрессии.

Все ясно. Семья Стивена лихорадочно искала ответ на вопрос, что будет, если Бернард погрузится в пучину депрессии. Он слишком стар, не вынесет. У него слабое сердце, проблемы с сосудами, с легкими, со сном.

— Я тоже, — сообщила я Трише.

— Да, но ты молода.

— А Дэниэл? О нем никто не волнуется?

— Ну что ты. Они все горюют.

Что-то не заметно. Дафну, например, скорее выбьет из колеи не совсем, по ее мнению, идеальная прическа или очередное пятно на их уродливом паласе, чем проблемы куда более очевидные и жгучие.

Дафна тоже позвонила — хотела услышать Стивена, а пришлось подыскивать слова для человека, которого она считала всего лишь прискорбным фактом в биографии своего сына. Так иные матери относятся к увлечению сына-подростка поп-музыкой или к привычке бросать кроссовки в комьях грязи посреди коридора. Диагноз, конечно, безотрадный, посочувствовала она в трубку, но разве не «изумительно», что в наши дни для детей вроде Дэниэла открыты «такие прелестные дома», где добиваются «таких превосходных результатов».

— У Дэниэла есть дом, — отрезала я.

Ее счастье, что она была на другом конце провода. Окажись она здесь собственной персоной, посмей выдать мне этот бред со своей радостной улыбкой и колючими глазами… даже не знаю, что я сотворила бы.

— Ну конечно, конечно, у него есть дом, я знаю… — поспешила заверить Дафна.