Дэниэл молчит

— Ах, не вините? Как мило с вашей стороны. Теперь еще объясните, зачем Дэниэлу ваша психотерапия. А если бы у него проблемы с сердцем были, с легкими, с почками — вы бы тоже обратились к психоанализу, позвольте спросить? — Я добавила еще пару-тройку замечаний насчет Беттельхайма, этого гения, который не колеблясь обвинил бы меня в подспудном желании смерти моему малышу. И наконец, коснулась материального вопроса. Сто фунтов в час — таковы расценки государственной службы здравоохранения за то, чтобы ее специалисты чесали языками о причинах сбоя в психологическом развитии Дэниэла. — Уверена, налогоплательщики не в курсе, чем вы тут занимаетесь. Не помогаете — это точно. Уж лучше потратить деньги на человека, который научит Дэниэла говорить. Надеюсь, даже для вас очевидно, что жить бессловесным довольно неудобно.

— Мы и учим их говорить, — возразил настоящий. — Мы помогаем им облекать в слова свои ощущения.

— Вон оно что. Ну а пока мой сын, почти трех лет от роду, не может произнести «мама». Скажу больше — он и на собственное имя не реагирует. Сомневаюсь, чтобы вам удалось выудить из него описание всех его фобий.

— Миссис Марш! Мы все — квалифицированные…

— Кем квалифицированные? И в чем? О том и речь. Вокруг толпы так называемых специалистов, но ни один, похоже, не способен помочь человеку, которому помощь необходима, в данном случае — Дэниэлу. Что вы за специалисты, если от вас никакого толку? За что вам вообще платят?

Юное дарование и эскулап переглянулись. Ну и парочка. Соль и перец. Куклы в белых халатах.

— Больше нам здесь делать нечего. — Я взяла Дэниэла за руку.

Увы, твердость характера я проявляла далеко не всегда. На меня наводили ужас детские площадки, супермаркеты… Особенно супермаркеты. Единственный способ совершить с Дэниэлом самый обычный (для большинства) поход за продуктами — завалить его сладостями, чтобы удержать на сиденье тележки. Без лакомства он поднимал крик, вмиг расстегивал хлипкий ремешок на тележке и пытался вывалиться, не думая о том, что будет больно. Он запросто выскальзывал бы даже из-под ремешка, но я всегда носила поясок и привязывала сына за талию к спинке сиденья — сколько ни дергайся, не убежишь. Правда, он истошно визжал и выглядел форменной жертвой родительского насилия. Мои объяснения окружающим («Боюсь, как бы не упал») лишь укрепляли их во мнении, что я моральный урод, от которого ребенок готов удрать любым способом, пусть даже головой об пол.

Имелся и другой вариант: гоняться за Дэниэлом по всему магазину, выискивая его в проходах, где он тянул к себе все, что жаждал пощупать, открыть, откусить, понюхать. Иными словами, я должна была заранее согласиться, что семья останется без продуктов и без порядочной суммы за товары, которые Дэниэл свалит и растопчет, освобождая себе место на полке, лишь бы дотянуться до очередной заветной цели.

Лично я предпочла бы вариант номер три: чтобы в тележке Дэниэла удерживало небольшое угощение. Скажем, один леденец на палочке или несколько штучек печенья.

Слишком многого хотела.

В данный момент он всем телом тянулся к рядам шоколадных крекеров, выискивая желаемую пачку носом, как щенок, и, округлив глаза, тыкался лицом в яркую упаковку, наполняя легкие ароматом ванили и шоколада. Мне не дано понять поистине чувственного восторга, который Дэниэлу дарит обоняние. Даже Эмили следила за ним как завороженная, наравне со мной пытаясь вникнуть, что за удовольствие находит младший брат в таком необычном знакомстве с окружающим миром. А Дэниэл уже свистнул пачку, сунул под мышку, словно плюшевого мишку, потянулся за следующей, сунул под другую руку и крепко обнял себя, прижимая добычу к груди, крыльями разбросав локти.

Я подняла его, чтобы усадить в тележку. Не такая простая процедура, как кажется, если ребенок совершенно не помогает — не сгибает коленки, не смотрит, куда сунуть ножки. Дэниэл ничего не видел, не слышал, не замечал, кроме пачек с печеньем. Я осторожно направила его ноги; Эмили решила помочь, дернула братца за ботинок, тот оказался у нее в руке, и она разжала пальцы. Ботинок жабой шлепнулся на пол — пришлось поднимать.

Настала минута выбора: оставить Дэниэлу всю пачку печенья — да-да, целую пачку, содержимое которой он уже вовсю уминал, — или попробовать договориться на одну-две штучки.

Попробую договориться.

Я взяла с полки точно такую же пачку, ногтем подцепила красный язычок упаковки, приподняла медленно, пока не показался темный бок верхнего крекера. Не совсем новичок в мире Дэниэла, я остро ощутила аромат печенья, где смешались запахи муки и масла, сахара и шоколада. Я вдохнула так глубоко, что, кажется, Дэниэлу ничего не осталось. К счастью, он не заметил; все его внимание поглощено блестящей шоколадной глазурью, сладкими крошками, прилипшими к упаковке.

— Скажи «печенье», Дэниэл!

Эмили в ужасе прихлопнула рот ладошкой:

— Мамуль! Это крекеры!