Деникин. Единая и неделимая

Кисин Сергей ДЕНИКИН ЕДИНАЯ И НЕДЕЛИМАЯ

ПОСЛЕДНИЙ МИНОНОСЕЦ

Хмурое утро 14 марта (все даты в книге приводятся по принятому в Белой России юлианскому календарю. — прим. автора) 1920 года стегануло Новороссийск резким порывистым ветром с моря. Промозглым, с мокрецой. Боялись, что затянет сокрушительная бора, которая дует здесь с ноября до конца марта, и парализует работу всех 40 причалов порта. Но засвистел не коварный норд-ост из-за Маркотхского горного кряжа, а устойчивый зюйд-вест из Анатолии, где уже вовсю бушевала весна. Из-за густо присыпанного цементным мергелем перевала же ожидали не ветра — настоящего урагана, смахнувшего в море гордость Белой России Добровольческую армию. Из-за хребта в город неуверенно и робко втягивались части красной 16-й Симбирской имени Василия Киквидзе стрелковой дивизии полтавского сельского учителя Самуила Медведовского. Красные боялись засады и отчаянного противоборства белых напоследок. Палили из винтарей просто по пустым окнам домов и по бродячим кобелям на вымерших улицах. Разгоняли собственный страх. «Зеленые» даже не решались перемахнуть кряж — разоружали и добивали разрозненные остатки уже не сопротивлявшихся белогвардейцев на горных тропах.

Но еще накануне кое-как державшие фронт 1-я, 6-я и 8-я дивизии Добрармии уже думали не о сопротивлении, а только о том, как бы унести ноги. Арьергард почти не надеялся успеть на пароходы для эвакуации — хотя бы просто оторваться от наседавших красных и «зеленых» и уйти на Геленджик и Туапсе, а там в Грузию. Последний бронепоезд «Атаман Самсонов» был загнан в тупик, его экипаж, всхлипывая, старательно выводил из строя орудия и пулеметы. Три огромных английских танка, сердито урча, сползли по наклонной отмели в море. Танкисты загоняли их на максимальную глубину, пока зеленая волна не загасила свечи в двигателях.

Бесновались сбившиеся в табуны брошенные донцами и кубанцами тысячи лошадей. Разрешалось брать с собой на суда только седла, мест не хватало даже для двуногих овшивевших тифозных животных. Сердобольные казаки, рыдая, здесь же пристреливали лошадей и спешили на пароходы, не в силах смотреть на агонию своих верных четвероногих однополчан. Кто-то, жалея коней, стрелялся сам, корчась в предсмертных судорогах в цементной пыли. Казаков сажали на суда по остаточному принципу — в первую очередь грузили «цветные» офицерские полки, которые не собирались складывать оружие и в Крыму. Кубанцев, фактически бросивших фронт, всех без исключения зачислили в «самостийники» и попросту безжалостно сбрасывали с борта в море. Генерал-лейтенант Сергей Улагай едва добился выделения для них парохода «Россия».

Донцов, не разбираясь, тоже посчитали «предателями» и отгоняли прикладами от судов. «Самостийник, мать твою, воевать не хотел, пшел вон! Щас красные одарят тебя свободной Кубанью».

Командующий Донской армией генерал-лейтенант Владимир Сидорин еле выбил несколько пароходов для казаков, на которые сумели втиснуть лишь крохотную часть от почти стотысячного потока станичников, их жен и детей, уже познавших счастье большевистского «расказачивания». Английские миноносцы смогли взять на борт еще немного с условием — никакого оружия (суда ведь королевского флота) и минимум личных вещей, никаких гражданских лиц, только военных. Англичане придирчиво вглядывались в лица, выискивая тифозных и безжалостно отсекая откровенно больных и просто подозрительных.

Штаб армии и атамана Африкана Богаевского едва разместили на вспомогательном крейсере «Цесаревич Георгий». Пристани «Стандарт», «Эстакадная» (оба яруса), РОПИТ были наглухо закупорены осатаневшими донцами. Только что они потеряли Дон, теперь понимали, что теряют надежду. Сил не оставалось даже на причитания, только на отчаяние.

Калмыков не взяли вообще. Они обнимали верблюдов, жались друг к другу семьями и воем выли, не понимая, как теперь жить, если всегда была степь, а теперь кругом одна вода и смерть. Верблюды им очевидно сочувствовали, но взирали на происходящее из-за длиннющих ресниц по-восточному индифферентно.

В порту за колючей проволокой с ума сходила оставленная на произвол судьбы толпа беженцев, гражданских лиц и бросивших оружие военных (без оружия не брали на суда — приказ главнокомандующего). Даже те, кто имел право на эвакуацию, просто не смогли пробиться к соленому морю через море людское. Из-за небывалого наплыва беженцев город-порт был попросту парализован и стал неуправляем. Сыпной тиф и испанка косили всех. На раненых никто вообще не обращал внимания. В теплушке санитарного поезда от тифа и холода скончался забытый всеми командир 2-го офицерского Дроздовского полка полковник Владимир Румель. Когда на него случайно наткнулись мародеры, крысы уже успели объесть обе его щеки. Здесь же от сыпняка умер и знаменитый думский депутат, основатель черносотенного «Союза русского народа» неистовый Владимир Пуришкевич, один из убийц Григория Распутина.