Деникин. Единая и неделимая

Германский сапог оказался слишком тесен, чтобы вместить в себя все многообразие политических баталий Юга России и Украины. Германизация Дона а-ля-атаман Краснов провалилась. Подавляющее большинство донского казачества германофильство атамана не поддерживало. Его пафосная риторика о том, что «дружба, спаянная кровью, пролитой на общих полях сражений воинственными народами германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами», вызвала недоумение в самых широких рядах казачества, четыре последних года проливавшего кровь как раз в битвах с тевтонами. На самом Кругу против атамана высказался уже не только Богаевский, но и его председатель — авторитетный кадет Василий Харламов, депутат всех царских Дум. Обидевшийся Краснов на Кругу даже попытался отказаться от власти, так метнув на стол пернач, что расколол столешницу. Тут же вмешались благодетели немцы, срочно приславшие майора Кохенхаузена в поддержку атамана. Краснова оставили на второй срок (вторым кандидатом был Богаевский), но уже было ясно, что «вотума доверия» среди донцов ему не видать. Лучшим показателем этого стало эмигрантское противостояние между Красновым и Богаевским, когда первый требовал от Врангеля вернуть ему пернач. Сначала сам барон не поддержал генерала, затем «Объединенный совет Дона, Кубани и Терека» отверг монархические идеи Краснова, а затем и сами казаки «проголосовали ногами» — сформированные в эмиграции казачьи станицы (десятки тысяч человек) в полном составе отказались подчиняться германофилу. Это уже было закономерным итогом ношения им «германских сапог».

А в начале ноября 1918 года, пока еще атаман Краснов, имея хотя бы относительно организованную вооруженную силу и надеясь стать главным деятелем Белой России (адмирал Колчак произвел переворот в Омске лишь 18 ноября), готовился примерить сапог французский или английский. Но у Антанты было другое мнение. Его прогерманские эскапады не забылись, и делать ставку на Краснова ни в Париже, ни в Лондоне уже не желали.

КУБАНСКИЙ ТРАНЗИТ

Во время «германского периода» истории Юга России командующий Добровольческой армией параллельно военным и политическим решал ряд важных для него личных и этических проблем. В первую очередь генерала Деникина волновала судьба супруги, оставленной в Ростове. Зная, какие повальные обыски, аресты и экзекуции были в городе среди «буржуев» и «кадетов», от хозяйничания большевиков можно было ожидать чего угодно. Но в непредсказуемом походе опасность повышалась многократно, и опасаться за судьбу супруги все же легче было пусть в далеком, но все же вроде бы мирном городе.

Чужие люди оказались лучше многих «своих» и не выдали красным, кто находится в их доме, а фамилия Ксении Чиж мало что говорила малограмотным красногвардейцам, белогвардейских газет не читающим.

Когда отряд полковника Дроздовского последовательно выбил товарищей сначала из Ростова, а затем из Новочеркасска, Ксения перебралась в столицу казачества, которая казалась ей надежнее пролетарского города на Дону. Вполне вероятно, что ей наскучили домогательства одного местного студента Варшавского университета, армянина по национальности, увлекшегося ею настолько, что он даже предложил стать его женой.

Сняв скромную меблированную комнату в Новочеркасске, госпожа Чиж-Деникина скромно ожидала возвращения добровольцев, себя по-прежнему никак не афишируя.

Дождалась далеких от тыловой галантности офицеров-дроздовцев, которые, естественно, не опознали в юной «курсистке» супругу командующего, и поручик Борисов корректно попросил ее сматывать удочки. Ибо перед очередным походом к генералу Деникину в Мечетинскую им было не до политеса и волокитства, а просто до хорошего и спокойного сна под человеческим кровом.

Сама Ксения так описала этот эпизод: «Как же это вы хотите выгонять из дома жену вашего командующего?

— Как так? — полюбопытствовал офицер.

— Да очень просто, потому что я жена генерала Деникина.

Последовал взрыв веселого смеха.

— Ну, барышня, если вы жена генерала Деникина, то я в таком случае — персидский шах! Пошутили, и довольно. А теперь поторапливайтесь, мы устали, не заставляйте нас ждать!»

И молодой особе, жившей под фамилией Чиж, не без труда удалось, наконец, доказать, к большому смущению офицеров, что она действительно жена командующего Добровольческой армией, только предъявив тщательно припрятанное свидетельство венчавшего их священника.

Но лишь через восемь дней ее нашел в Новочеркасске сбившийся с ног от поисков в Ростове специально посланный с ума сходившим от беспокойства командующим генерал Кисляков. Он передал ей письмо от 13 мая: