Деникин

Но успех был утрачен. Началось дезертирство. Солдаты многих частей поодиночке, группами, целыми ротами уходили с позиций, захваченных у противника, считая, что свои задачи они выполнили.

Начальник штаба Западного фронта генерал Марков доложил в ставку главковерха выводы из оценки обстановки после первых двух дней наступления. В донесении успех 1-го Сибирского и 38-го корпусов расценивался как результат обычной артподготовки, что подтверждалось показаниями пленных, свидетельствующих о больших материальных и людских потерях противника, о моральном потрясении[44].

Главная причина неудач — отсутствие боевого духа войск, общая усталость и разочарование в самом характере войны, ее все большая отстраненность от интересов России, ее народа.

Ряды бойцов, докладывал в ставку генерал Марков, «редеют быстро не только от огня, но и от разбегающихся»[45].

Судьба фронта была предрешена, и Деникин понял это через три дня после начала наступления.

Соотношение сил и средств было в пользу главнокомандующего армиями Западного фронта. На 13-километровом фронте он располагал 184 батальонами против 29 немецких батальонов. 138 батальонов Деникина были введены в бой против 17 перволинейных батальонов противника[46]. Но разложенные русские войска потерпели поражение даже при таком колоссальном превосходстве в силах и средствах. Небезынтересно отметить, что противостоящий тогда главкозапу немецкий генерал Э. Людендорф, оценивая факт очищения русскими войсками занятых окопов первой линии, писал:

«Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронт. Русские оставили наши траншеи. Это были уже не прежние русские солдаты…»

Потерпев тяжелое поражение, Деникин анализирует случившееся. Главную причину он видит, и вполне обоснованно, в том, что войска разложились, моральный дух офицеров и солдат упал. В этом генерал обвиняет Временное правительство, которое дилетантской политикой в военном строительстве создало условия для гибели армии. Подтверждение его правоты — поражение войск Западного фронта при превосходстве над противником в силах и средствах.

Правда, Керенский впоследствии в своих мемуарах попытался снять ответственность с себя и правительства за провал июльского наступления армии. В частности, он обвиняет Деникина в поражении войск вверенного ему фронта.

Если бы Деникин не поддался пессимизму, не бросил фронт, вернувшись в свой штаб в Минск, «быть может те несколько дней, когда положение казалось крайне серьезным, не пришло бы к такому неожиданному концу».

По-моему, Керенский здесь излишне категоричен. Он не хочет признать того, что армия к моменту июльского наступления была небоеспособна в силу обвального разложения. Управление ею все больше терялось.

Обдумывая свое поражение, Деникин выдвинул ряд дискуссионных положений. Он утверждает, что июльская трагедия несомненно произвела на солдат несколько отрезвляющее впечатление. Они почувствовали какую-то власть, какой-то авторитет и поэтому несколько присмирели, заняв выжидательное положение. Главкозап подметил также, что прекращение серьезных боевых операций и вечно нервного напряжения «вызвало временную реакцию, проявившуюся в некоторой апатии и несопротивлении».

И здесь же он говорит, что это был второй момент в жизни армии (первый — в начале марта), который, будучи немедленно и надлежаще использован, «мог стать поворотным пунктом в истории русской революции».

Я думаю, то, что солдаты стали чувствовать больший авторитет офицеров, — следствие субъективного отражения объективной реальности генералом как непосредственным участником событий. Оно не лишено оснований.