«На окраине селения меня ждал не построенный полк, а толпа стоящих и сидящих солдат. Без оружия, без поясов, многие босы или без фуражек, с папиросами в зубах. Эта одичалая толпа почти не ответила на мое приветствие. Заставить выслушать всех мешал общий гул и дикие отдельные выкрики. Пришлось говорить лишь с ближайшими, стараясь уяснить себе настроения солдат. Нет возможности передавать вопросы и ответы этих сбитых в банду людей.
Всяческие напоминания о долге перед Родиной, повиновении начальству, Временному правительству, министру Керенскому вызывали или бурю негодования, или бессмысленную полуругань, полуиздевателъство. Перестали верить всем, не верили сами себе. О наступлении говорили почти с яростью, уверяя, что все это выдумало начальство, которое хочет всех погубить.
Во время моих уговоров о необходимости наступать раздавались крики, кто хочет, пусть наступает, а мы не пойдем. Эти крики подхватились дружно возбужденной толпой. Картина полного разложения полка была очевидной с первых же минут разговора с ними…
…В этой банде большевиков было делать нечего.
Никакие причины, конечно, не снимают нравственной ответственности перед Родиной с нас, с начальников…
Но сто крат будет ужаснее и беспощаднее приговор истории над теми, кто, взяв в руки власть, не обрушил всей силы ее, всей беспощадности на сеющих анархию за немецкий счет».
Тяжело вздохнув, главковерх хорошо отточенным карандашом наложил на рапорте резолюцию: «Все это печально, но я это знаю…»[49]
Не лукавил Брусилов: действительно, все он знал. Сам еще раньше посылал тревожные сигналы власть имущим (см. Приложение 8). Только реакции почти никакой…
Да, попал Антон Иванович с первого дня своего главнокомандования армиями Западного фронта в вулкан политических страстей… Политика здесь строилась на крови, обильно пролитой в позорное летнее наступление русской армии.
На фронте в солдатской массе все больше правили бал партии большевиков и эсеров. Они завоевывали солдатские сердца, проклинавшие всем опостылевшую войну, столь изголодавшиеся по миру и земле, не только умением, но и, что немаловажно, числом. С мая по октябрь 1917 года в 103 фронтовых частях функционировали организации РСДРП (б), объединявшие 3787 членов. А в 12-й армии даже осенью 1917 года насчитывалось более 150 партийных организаций эсеров с 60 тысячами членов.
К своеобразию обстановки, в которой Антон Иванович начал политическую деятельность на Западном фронте, следует отнести то, что традиционное боевое предназначение военачальников оперативно-тактического звена, в силу развития революции, было резко деформировано.
Командующий 8-й армией генерал Селивачев вспоминал, что в 1917 году роль командующих свелась «к роли политического деятеля-бюрократа». Командующие армиями, командиры корпусов, будучи, как правило, хорошими военными профессионалами, попав под пресс солдатских комитетов и комиссаров, вступали с ними вынужденно в политические отношения. Но они были слабо подготовлены к такой деятельности.
Прибыв на фронт, новый главкозап изложил свое политическое кредо перед высшими начальниками: революция принимается им всецело и безоговорочно. Но революционизирование армии и внесение в нее демагогии он считает гибельным для страны и будет бороться с этим.