Деникин

Троцкий в разговоре с германским послом В. Мирбахом сказал: «Собственно, мы уже мертвы, но нет еще никого, кто мог бы нас похоронить».

Как средство спасения советская власть развернула небывалый дотоле в истории России красный террор…

Критическое положение большевистского политического режима было хорошо известно деникинским спецслужбам. Аркадий Альфредович Борман (сын знаменитой Ариадны Владимировны Тырковой-Вильямс), сумевший весной 1918 года по секретному заданию контрразведки Добровольческой армии внедриться в высший эшелон советской власти (даже участвовал в заседаниях Совнаркома), вспоминал, что в июле 1918 года положение в Москве стало гораздо тревожнее.

В Кремле нервничали. «Большевики чувствовали, что враги наступают на них со всех сторон и совершенно не были уверенны, что справятся с положением. Наиболее видные из них уже обеспечили себе тайные квартиры на случай переворота»…

Антон Иванович не имел политического опыта, необходимого для решения крупных задач государственного строительства, он испытывал огромные трудности в организации системы власти и управления.

По образному выражению Л. В. Половцева, участника 1-го Кубанского похода, «талантливый вождь армии генерал Деникин утонул в неведомой пучине гражданских дел».

Деникин прекрасно сознавал свою неподготовленность в сфере гражданского управления, не говоря о сложных государственных вопросах. По свидетельству супруги генерала, ее муж признавал, что никогда не обладал искусством дипломата, что крайне важно в решении государственных задач. Однако в отношениях Деникина с Алексеевым, по вине созданного им военно-политического отдела, что уже известно читателю, возникали и трения.

Здоровье Алексеева катастрофически ухудшалось, и 8 октября 1918 года он скончался.

Вся ответственность теперь ложилась на плечи Антона Ивановича. Став главкомом, он не повысил себе денежное содержание, а приобрел перманентную головную боль не только за армию, но за государство, контуры которого начали обозначаться на белом юге России.

Решение вопросов государственного строительства на территориях, подконтрольных Добровольческой армии, Деникин проводит в комплексе с решением широкого круга проблем по укреплению своей армии. Главное внимание уделяет воинской дисциплине и морально-психологическому состоянию личного состава. Главнокомандующий уравнял в правах гвардейских и армейских офицеров. Усилил ответственность за незаконное ношение погон и знаков различия (нарушителям грозил срок от 1 до 4 лет). Предписал комендантским и полицейским службам всех уровней принять практические меры по «улучшению отлова бандитов», использовавших в преступных целях военную форму. Издал приказ о разжаловании офицеров за бесчинства в общественных местах на почве пьянства, во избежание чего запрещалась «продажа водки после часа ночи в увеселительных заведениях».

Генерал был непреклонен в отношении к тем офицерам, кто хоть небольшое время служил в Красной или украинской армиях. На собрании офицеров генерального штаба Добровольческой армии обсуждалась данная тема. Вынесли постановление: офицеры могут приниматься в Добровольческую армию на общих основаниях. Им предоставлялась возможность реабилитировать себя. На протоколе собрания Деникин наложил краткую резолюцию:

«Не согласен, преступное деяние, предусмотренное уголовным законом, подлежит полевому суду»[107].

А в приказе № 148 от 14 ноября 1918 года главком Добровольческой армией констатировал, что, к большому стыду и позору, многие из офицеров, даже в высших чинах, служат в рядах Красной Армии, но никакие мотивы не могут служить оправданием этому:

«Ведя смертный бой с большевиками, в провокаторах не нуждаемся, а всех, кто безотлагательно не оставит ряды Красной Армии, ждет проклятие народа и полевой суд русской армии, суровый и беспощадный».

Подчеркну, что на протяжении всей Гражданской войны Деникин сохранил нигилистическое отношение к офицерам, сотрудничавшим с советской властью, даже если это были перебежчики, принесшие с собой ценные сведения стратегического оперативно-тактического характера.