Деникин

Теперь ответьте мне: неужели счастье, которое „прошло мимо“ Вас, невозвратимо и незаменимо?»

«4 (17) марта 1916.

Состояние матери? Опять дают надежду. Так и живу между надеждой и унынием. И не в одном только этом вопросе…

2 марта ранен навылет легко в левую руку осколком шрапнели; кость не задета, сосуд пробит, но, молодчина, сам закрылся. Даже температура не поднимается выше 37,4. Ложиться не надо — продолжаю командовать».

«Киев, 27 марта (9 апреля) 1916.

Судьба отдаляет мою поездку в Петроград. Доктор вызвал меня телеграммой в Киев, считая положение моей матери совершенно безнадежным. По-видимому, он ошибся во времени. Идет медленное умирание, но определить конец нельзя. Мне не придется закрыть глаза бедной старушке, так как через 4–5 дней возвращаюсь в дивизию».

В письмах Ксении, которая «так близко вошла в его жизнь», Антон Иванович искал «ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные». «Я не хочу врываться непрошеным в ваш внутренний мир», — говорит он в одном из писем. Деникина терзают вполне обоснованные сомнения: он намного старше Ксении Васильевны! В письмах Антона Ивановича все чаще звучат полупризнания, которые не могут передать всей глубины его чувств. Антон Иванович хотел уловить в ответных письмах те оттенки мыслей, которые дали бы ему мужества просить ее руки.

А письма Аси становятся все теплее. Это радует, несказанно радует, он живет с чувством постоянного тревожного ожидания.

Наконец, 4 апреля 1916 года генерал спрашивает: может быть, она придумала его, и это вовсе не любовь?

«4 (17) апреля 1916.

Тот невысказанный, но давно уже созревший вопрос я не задаю по двум причинам. Я не хочу красть счастье, не покаявшись в своем прошлом. Станет ли оно преградой? А доверить его бумаге трудно. Затем… Вы „большая фантазерка“. Я иногда думаю: а что, если те славные, ласковые, нежные строчки, которые я читаю, относятся к созданному вашим воображением, идеализированному лицу… А не ко мне, которого вы не видели шесть лет и на внутренний и внешний облик которого время наложило свою печать. Разочарование? Для вас оно будет неприятным эпизодом. Для меня — крушением».

«22 апреля (5 мая) 1916.

Итак, родная моя, „вопрос незаданный“ почти разрешен. Явилась надежда — яркая и радостная.

Пробивая себе дорогу в жизни, я испытывал и неудачи, и разочарования, и успех, большой успех. Одного только не было — счастья. И как-то даже приучил себя к мысли, что счастье — это нечто нереальное — призрак.

И вот вдали мелькнуло. Если только Бог даст дней.

Старушка моя в прежнем неопределенном положении. Бедная мучится уже три с половиной месяца. Несколько лучше, но и только. И мне тяжело, что ничем решительно не могу помочь ей.

На моем фронте по-прежнему затишье. Живу в несколько разоренной поповской усадьбе, занимаю отдельную комнату, чего давно уже не бывало. А в окна глядит огромный каштан, несколько деревьев в цвету.