Они тут же вызывают дежурного водителя, забирай, говорят ему, эту сволочь, которая нам тут все облевала, и вези ее в Киевский ровд, у нее там какой-то непорядок с документами, ага, говорит водитель, вот щас все брошу и повезу вашу сволочь выправлять документы, может, его еще в загс отвезти? делать мне нечего, в принципе, он только что заступил на смену и делать ему действительно нечего, ты давай не выебывайся, говорит ему старшая дежурная медсестра, смена которой как раз заканчивается, отвезешь его и сразу назад, у нас тут еще работы море, ну да, говорит водитель, Черное море, и, с отвращением взяв под руку ослабевшего и деморализованного Собаку, ведет его вниз, открывает задние дверцы скорой, давай, говорит Собаке, залезай, садись вон на носилки, а лучше ляж, а то упадешь на повороте, разобьешь стекло какое-нибудь, или порежешься, или краску перевернешь, какую краску? спрашивает Собака, какую-нибудь, говорит водитель, ложись давай, может, я посижу? боязно спрашивает Собака, ты давай не выебывайся, говорит ему водитель и садится за штурвал. Собака пробует лечь, но ему сразу же становится плохо и он начинает блевать – на носилки, на стены, на какую-то краску, ну, вы понимаете. Водитель в отчаянии тормозит, бежит к задним дверцам, открывает их, получает свою порцию Собачьей блевоты и выбрасывает полумертвого Собаку на утренний харьковский асфальт и, уже ругаясь на чем свет стоит, возвращается назад в больницу, где его, по правде сказать, никто особо не ждет.
Вступление № 2
– Знаете, что хуже всего – я не знал, что их там двое. Одна на балконе была.
– Ну.
– Ну, я зашел, а она там одна. Я ж не знал, понимаете? И она лежит почти полностью раздетая, там какие-то трусики, бюстгалтеры.
– Что – несколько бюстгалтеров?
– Нет, ну, просто разное белье.
– Как это?
– Ну, разного цвета все, понимаешь?
– Даже говорить про это не хочу.
– Я ж говорю. Я вообще не люблю белье. Женское, в смысле.
– Ну, ясно.
– Короче, я смотрю, она угашена, ну, тоже начинаю раздеваться. А я ж не знал, что они уже с утра. Они там, значит, сначала наглотались какой-то гадости, а потом водярой залили, представляете? Суки пьяные. А я стою, и у меня эрекция.
– Ничего себе.
– А тут эта сука с балкона выходит, ну вторая. Пугается, конечно.
– Ясно…
– Та, что в комнате, ничего, уже привыкла, должно быть.
– К чему?
– Ко мне. Она меня такого уже видела, ну, с эрекцией.
– Завал.
– Я ж говорю. А та, которая на балконе, уже угашена, вы понимаете, они с утра пили, суки. Я женщинам вообще запретил бы пить. Вы понимаете, о чем я?
– Да, бабы. У меня сосед есть, так он с утра выходит и берет литра два водяры.
– Два литра?
– Серьезно.
– Об этом даже думать неприятно.
– Я его спрашиваю – на хуя тебе, мужик, два литра? Ты ж не выпьешь. А он, знаете, что говорит?
– Что?
– Я, говорит, когда выпью, ну там первый пузырь, уже боюсь куда-нибудь выходить. А выпить хочу, не могу остановиться.
– Серьезно?
– А хули он боится?
– Ну, не знаю, страшно ему. Стрем начинается от водяры. А выпить хочется. Ну, он и берет сразу два литра. Сидит и квасит.
– Ну подожди, раздавит он пузырь, раздавит второй, да хрен с ним – выпьет он все. А дальше?
– Что – дальше?
– Ну, выпить же и дальше хочется?
– Хочется.
– Но выйти же страшно?
– Нет, ни фига, там, понимаете, такая система – он когда выпивает свои два литра…
– Два литра!
– …ну, два литра, его перемыкает и ему уже не страшно.
– Серьезно?
– Я сам видел.
– Ну, а как ему?
– Что значит – как?
– Ну, как ему, если не страшно?
– Ему похуй.
– И что?
– Ну, и он опять валит за водярой. Падает, а идет.
– Да…
– Ну, еще бы. А ты говоришь – эрекция.
– Что эрекция?
– Ты говоришь – эрекция.
– Ну, эрекция.
– И что?
– Ничего. Ну, стою я с этой своей эрекцией.
– Завал…
– Ну.
– И тут входит эта пьяная сука с балкона, представляете?
– Я этого не представляю.
– Ну, и видит меня. И, значит, думает – что это за мудак сюда притащился и тут стоит.
– Что стоит?
– Стоит, говорит.
– Может, думает она, сосед, пришел потрахаться. И, значит, хватает пустой фугас из-под шампанского и запускает мне прямо в череп.
– А ты?
– Ну, я сознание потерял. Упал, значит, в крови весь. А эта сука пьяная, представь, подбегает к другой и давай ее будить, вставай, говорит, надо его, ну, то есть меня, связать. И она встает, прикинь, и они меня вяжут простынями по рукам и ногам.
– Так она ж тебя знала, ну та, другая.
– Да они угашены обе с утра, суки, я ж говорю! Они какой-то фигни нажрались, а потом еще водяра. Как та сука с балкона назад попала – не представляю. Они друг друга уже не узнавали.
– Ну?
– И, значит, вяжут меня и затаскивают в ванну, бросили и пошли спать.
– Да…
– А утром, значит, одна из них, та, что с балкона вышла, понятно, уже ничего не помнит и поперлась в ванну мыться. Причем, тварь, света не включает, на ощупь лезет. Залазит, значит, в ванну, а там я…
– Водка, ты понимаешь, она женщин глушит, они как рыбы становятся.
– Я когда-то контролершу в трамвае встретил, так она со своим компостером ходила.
– Не пизди.