Депрессанты

Жила-была девочка. Сначала она была маленькая и «ничего», потом превратилась в огромную свино-говяжью тушу (говяжью, потому что с грустными глазами). Однажды она устала. Очень сильно устала и продолжала уставать и всё множить и множить вокруг себя проблемы всем: мужу, родителям, девочкам на работе. А потом заболела. Всем хотелось, чтобы она пришла и все разгребла. А на второй неделе болезни с переходом на третью она лежала на сломанном диване под пенопластовыми квадратиками потолка, в куче пледов, в кошке, в одеяле. В миллионе мягких игрушек, использующихся вместо подушек, в наволочках с дырками на рыхлых подушках, на единственном комплекте постельного белья. Лежала, охала и стонала, орала, хватала мужа за руки и просила «можно мне выйти?», «если самой нельзя, помоги мне выйти!», «мне надо выйти!». Давай я пойду спать в ванную, я чудовище, мне больно. Не спи, мне страшно, давай дышать вместе.

На следующее утро она поняла, что не может разговаривать, и нужно срочно бежать. А остальную половину той страшной ночи она думала над разговором с работодателем, который разорвет на ней цепь и вместе с мясом она останется где-то там, на месте работы.

Девочка искала человека за деньги, который мог бы ей помочь, удалить тревожную и тоскливую жабу у неё в груди и сердце. Раньше попытки не были такими удачными, но теперь человек нашелся. Он понял, он сказал, что девочка «не сумасшедшая», что нужно ей помочь и не тянуть всю тяжесть на себе. Выписал рецептов, надавал таблеток, отпустил домой лечиться. Дома паника трансформировалась в плаксивость и истеричность. Смотря на себя со стороны после очередных слезных возлияний, она иронизировала над собой и ненавидела себя. А потом уставала. А потом опять плакала. И вот вместе с человеком они договорились «упаковаться» в больницу.

У девочки ничего никогда не получалось с первого раза. Она не смогла сделать заграничный паспорт вовремя, не купила нужную машину, не вышла замуж. Теперь при температуре 37,2 её не положили в больницу. Пока девочка дожидалась таблеток, она рассматривала всё вокруг, не понимая, почему все так криво слеплено? Как будто высохшая плохая поделка из пластилина держится на памяти пальцев. Над голубой колонной с полурастительным орнаментом висел сине-красно-желтый геометричный витраж со змеей и кубком, а на нем стрелочные часы с надписью «Роллтон». Наверное, это был какой-то постмодернистский жест, но девочка не поняла. В холле стояли разномастные голубые (видимо, под колонну) сиденья с металлическими ручками. На них «поступающие» складывали вещи и садились сами, ожидая своей очереди на то, чтобы сдать «биоматериал на пцр», померять давление и температуру, подписать согласие на медицинское вмешательство.

Когда градусник от тела девочки показал 37,2, она первым делом пролила скупую свинскую слезу, смотрела на всех огромными глазами на мокром месте и спрашивала как героини чеховских или бунинских рассказов: «Ну как же?», «Неужели никак нельзя?», «А если перемерять?». Пришел терапевт в меховом пальто с пушистым воротником и в пластиковом щитке, напечатанном на 3D принтере, через который все равно могли проходить микробы и убивать её, доводя постепенно до аппарата искусственной вентиляции легких.

Терапевт и Человек привели девочку в другой холл, где, как потом окажется, были «обсервационные» палаты. Туда селили тех, кто не волновался и не поднимал таким образом температуру тела, до момента получения результатов теста. В углу этого холла был стол и пара стульев, над которыми весь угол был завешан иконами, календарями с иконами, книгами с изображениями икон и пластмассовыми (на вид и ощупь), липкими салфеточками, воспроизводящими ненастоящее кружево. Такая синтетика рядом с божественными календарями и цветами на окне смотрелась вполне логично и обоснованно. «Они тут символисты» – подумала девочка. И ушла. До понедельника. Пить таблетки от температуры и другие таблетки, чтобы не расцарапать себя, как она уже делала раньше.