Читаем Депрессионизм полностью

И носится ветер без всяческой видимой цели.

Как странно,


Как странно:

Здесь как-то живут,


А я погибаю в момент безотчётного страха,


И знаю, что руку мне не подадут,


Но я буду ждать, стоя здесь, до последнего взмаха.


ПОМЕРКШИЙ СИЛУЭТ


Моя утрата,


Ты –


Страшнее всех потерь.


Ты –


Гиблая любовь,


Изранившая душу.


Утрата – значит «нет»,


Но ты со мной,


Послушай:


Моя утрата,


Ты –


Страшнее всех потерь.

Моя разлука,


Ты –


Тоска безликих дней.


Ты –


То, что не вернуть,


Но не покинет душу.


Ушедшего ведь нет,


Но ты со мной,


Послушай:


Моя разлука,


Ты –


Тоска безликих дней.

Моя надежда,


Ты –


Померкший силуэт.


Ты


Превратилась в Тень,


Закравшуюся в душу.


Тебя ведь больше нет,


Но ты со мной,


Послушай:


Моя надежда,


Ты –


Померкший силуэт.


ПОСЛУШАЙ, ПОСЛУШАЙ


Послушай, послушай меня, друг мой,


Я не много скажу, ты лишь тихо меня послушай.


Покажу тебе дом я, стоящий в забвеньи, пустой,


Дом, в котором забыты когда-то в нём бывшие души.

В этот дом просто так ты не сможешь войти,


Я тебя проведу, отворив в его комнату двери,


Но из комнаты этой обратно не будет пути,


Так что можешь прилечь на привинченной к полу постели.

Здесь уныло и душно, и тени сползают вдоль стен,


А от сырости в старом матраце холодно;


Потолок закопчён и теснит попадающий в плен


Сквозь железо решёток луч пыльного ржавого золота.

И, в надежде взирая на призрачный свет,


Мир увидится нравственным, чистым, гуманным…


Но от страха, затмившего разум, спасения нет –


Так мечта вмиг окажется мыслью наивной и странной.

Ей представится, как умерщвляли невинных детей,


Как бросали в костёр пожелтевшие старые книги,


Как сжигали живыми замученных страхом людей… –


Их теперь не сжигают: теперь они просто безлики.

Ты один здесь, ты болен, но вера жива.


Что для веры быть может важнее культуры,


В чьей основе лежат из Завета слова


И язык не сгорающей литературы?

Ты послушай, послушай меня, мой друг:


Эти стены тебя не оставят уже в покое,


Ты попал в их немой заколдованный круг,


Где лишь тени, склонившись, безмолвно стоят над тобою.


ОДНАЖДЫ УТРОМ


Идёшь по улице


Абсолютно потерянный,


Никому не нужный,


Ничего не радует.


Хочется испариться,


Чтобы все умерли,


Апокалипсис –


То, что надо.

Знаешь, что ты


Ничего не значишь,


Что все не значат,


И будет лишь хуже.


Идёшь и идёшь,


Как будто маяча,


Среди теней,


Искажённых в лужах.

Конечная цель –


Сейчас или позже, –


Конечно, совсем


Не имеет значения.


Жить, сознавая,


Что всё вокруг ложно –


Безоправдательное


Преступление.


НЕЖНОСТЬ


Там, где мир обезличен во тьме,


Где земля огрубела от крови,


Нежность нужно хранить в себе,


Чтоб избавить её от боли;

Чтоб себя оградить от мук


И понять, что надежда – это


Мановение бледных рук,


Оставляющих без ответа.

Для кого же хранить её


И кому подарить с покоем? –


Той, которая вдруг придёт,


Забирая тебя с собою.

Пусть её беспристрастный взгляд


Мановением тонких пальцев


Даст тебе оглянуться назад


И увидеть себя скитальцем,

Одиноко бредущим во мгле,


Потерявшим доверие к людям,


Не оставившим на земле


Ничего, что она погубит.

Даже той, что любила тебя


Так, как любят однажды на свете,


Не поверил. Безмолвный сентябрь.


Онемевшие листья и ветер.


БЕЗ ЭПИЛОГА


Начну без излишних идей,


Без всякого там пролога:


Я ненавижу людей,


Я ненавижу бога.

Как умудрился создать


Ведущих, не зная дороги,


Желающих тайно воздать


Другим за свои пороки?

И даже, когда ты был


Исполнен любви и света,


Всё сделали, чтобы сгнил,


И робко молчал при этом.

Тебя подчинят, а нет,


Так станешь для всех изгоем:


Подвешенной тенью лет


Над бездной, летящей в море.

Способностей и ума


Ни им, ни тебе не хватит


Увидеть, что эта тьма


Лишь землю для нас лопатит.

Закончу без лишних слов,


Без всякого эпилога:


В мире сплошных оков


Нет никакого бога.


НИЧЕГО


Не читать, не писать, не видеть –


Ничего не хочу. Устало.


Положу на подушку книгу


И укроюсь под одеялом.



Звёзды тлеют на бледном фоне.


Так лежать, ничего не делать.


Только голос протяжным стоном


Разольётся в рассвете белом.



Так лежать под покровом тихим –


Не читать, не писать, не видеть, –


Различая в померкших бликах


Лишь молчанье теней безликих.


ПОТЕРЯННЫЙ ЧЕЛОВЕК


Я к чёртовой матери


Потерянный человек


… потерянный человек… –


Доносится словно эхо


Из мира распятия


Амбивалентных калек,


Чей голос затмило


Безумным и нервным смехом.

Ну, что ж, полюбуйтесь:


За мною весь день –


Всегда неотлучная,


Как одиночество, –


Без видимой цели


Бездельная тень


Идёт по пятам,


По земле волочится.

Её бы отбросить


У двери в дом,


Оставить её силуэт


За порогом.


Но нет! –


Прокрадётся она тайком,


За мною вслед,


Со своею тревогой.

А в сумерках –


Будто навесом скал –


Она вдруг возвысится


За спиною,


И тихо шепнёт


Её злобный оскал,


Что связан я с Нею


Одной судьбою.

Ну, что ж, полюбуйтесь,


Как молча весь день, –


Перейти на страницу:

Похожие книги

Архип Куинджи
Архип Куинджи

Серия "Мастера живописи" — один из значимых проектов издательства "Белый город". Эта популярная серия великолепно иллюстрированных альбомов (общее число наименований уже превысило двести экземпляров) посвящена творчеству виднейших художников, разным стилям и направлениям изобразительного искусства. Предлагаемая серия уникальна для России прежде всего своей масштабностью и высочайшим качеством многочисленных крупноформатных иллюстраций (книги печатаются в Италии).Архип Иванович Куинджи (при рождении Куюмджи; укр. Архип Iванович Куїнджi, (15 (27) января 1841, по другой версии 1842, местечко Карасу (Карасёвка), ныне в черте Мариуполя, Российская империя — 11 (24) июля 1910, Санкт-Петербург, Российская империя) — российский художник греческого происхождения, мастер пейзажной живописи.

Виталий Манин , Сергей Федорович Иванов

Искусство и Дизайн / Прочее / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Стежки-дорожки
Стежки-дорожки

Автор этой книги после окончания в начале 60-х годов прошлого века филологического факультета МГУ работал в Государственном комитете Совета Министров СССР по кинематографии, в журналах «Семья и школа», «Кругозор» и «РТ-программы». В 1967 году он был приглашен в отдел русской литературы «Литературной газеты», где проработал 27 лет. В этой книге, где автор запечатлел вехи своей биографии почти за сорок лет, читатель встретит немало знаменитых и известных в литературном мире людей, почувствует дух не только застойного или перестроечного времени, но и нынешнего: хотя под повествованием стоит совершенно определенная дата, автор в сносках комментирует события, произошедшие после.Обращенная к массовому читателю, книга рассчитана прежде всего на любителей чтения мемуарной литературы, в данном случае обрисовывающей литературный быт эпохи.

Геннадий Григорьевич Красухин , Сергей Федорович Иванов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия / Образование и наука / Документальное