Депутатский запрос

Став газетчиком и разъезжая по деревням, я узнал других солдат — увечных телом, но не сломленных душой. Безногие трактористы, безрукие пастухи, слепые баянисты, контуженные, простреленные, обмороженные, они нашли в себе мужество не поддаться беде. Знакомясь с таким инвалидом, я всякий раз видел рядом с ним женщину: мать, сестру, невесту… Мужество в мужчине пробуждала женщина. Пробуждала великой силой любви.

— Хочешь знать мою судьбу? — спросил Пагин. — Вот она, корову доит. Валей зовут. Дивлюсь, брат…

Он начал сворачивать самокрутку. Обветренное лицо его словно бы осветилось изнутри, стало мягче, теплее, но он не торопился продолжать, молча задымил цигаркой и как будто забыл обо мне.

— Чему же ты дивишься, Александр — себе или?..

— А не знаю, брат. Судьбе, наверно. Приговорит она тебя — и вдруг отменит. Помилует. Приговорила фашистская мина, а помиловала невеста. Вот так, браток, бывает…

Его привезла домой медицинская сестра. Военком дал подводу. Александр остановил лошадь перед деревней и ждал темноты.

Изба Пагиных сгорела, мать с пятью детьми жила в риге. Брат Василий получил повестку: завтра явиться на призыв. Один — с войны, другой — на войну. Александр писал из госпиталя, что ранен, но умолчал, что без ног. Семья видела только искалеченные его руки, а костыли что ж — вошел-то на ногах, может, не так и страшно. Ночью Александр услышал плач, попросил Василия посмотреть, что случилось. «Мать над твоими протезами плачет, — сказал младший и спросил: — Валю вчера видел, ждет тебя. Сам сходишь или позвать?» — «Нет! — резко ответил старший. — Никому обузой не хочу быть. Погощу немного и уеду. Для таких, как я, казенные няньки есть».

Александр действительно ехал домой с такой мыслью. Но мать, когда он заикнулся ей об этом, и слушать не стала.

— Отойду на погост, тогда и проси себе няньку у казны.

А от Валентины он прятался. «Мало ли что писала: ты мне всякий люб, — убеждал себя Александр. — Это только в письмах. В госпитале нагляделся: жены отказывались, не то что невесты…»

Валя искала с ним встречи. Ей тоже было нелегко, дома ее осуждали, особенно старшая сестра: «Что же ты себя так низко ставишь? Всю жизнь мучиться, он же полный калека!..» Она нашла его на лугу, у копны сена, спросила, сдерживая обиду: «Прячешься? Видеть не хочешь?» В сердцах он обозвал ее дурой, накричал, что не нуждается в жертвах, что к таким, как он, любовь до первого горшка. У нее дрожали губы и слезы навертывались на глазах. Но сдержалась, худого словечка не сказала: чувствовала, как ожесточилось его сердце. И понимала, что отогреть его может только ее любовь и великое терпение…

Вся деревня глядела: что же у них будет? Одни осуждали, другие одобряли. Валя никого не слушала. Через год они поженились. Колхоз дал сарай на избу. Только поставили, еще не обжились как следует — сгорела. Выписали леса, вдвоем валили, на быках вывозили — долго ли, скоро ли, поставили новую. В новой и дети народились, постепенно и достаток пришел. Он и молоко возил, и кладовщиком работал, и животноводством заведовал, она — в доярках. Так и шла жизнь, дети росли, а сами старели — седина в волосах пробилась, может, и не от годов — от нелегкой судьбины, но вот что достойно уважения: ни он, ни она словом не обмолвились о тяготах, доставшихся на их долю, — значит, не считали, что судьба обошла их счастьем. Когда я спросил об этом у Валентины Ивановны, она сказала: «А бывает ли счастье легкое? Что легко, то по-другому называется».

…Похожая судьба и у Александры Соколовой. Жених без ноги с фронта пришел. Она выучила его на тракторе работать — сама села за руль в войну, так до пенсии и не слезала, — потом и трех сыновей научила, и стала вся семья механизаторская. Удивительную дружность увидел я в этой семье, когда поближе познакомился!

А вот Виктора Иванова, оставшегося без рук после взрыва мины, воодушевила сестра, она ему книжку «Как закалялась сталь» раздобыла — и воспрянул парень духом, в агрономический техникум поступил, сейчас главным агрономом в колхозе.

Вот такие судьбы. Сколько их встретилось в деревнях, не счесть! Малую толику виденного рассказал я в своих книжках, так разве о всех расскажешь? Да и под силу ли одному? Рассказ-то ведь о русской женщине, о народе, а это — все равно что море ложкой черпать! И все-таки он есть, такой рассказ, — в провинциальных газетах. Умело или неумело, полно или неполно, но газетчики пишут его непрестанно. Может быть, потом, позже, появятся таланты, которые захотят воссоздать человека нашего времени, и тогда им не миновать газетных подшивок — летописей, писанных нами, — закроются в тихих залах библиотек и погрузятся в чтение будничных заметок и репортажей.