Der Parasit (СИ)

— Нет, Ева, — отозвался Поль. — Они скоро придут и принесут нам что-нибудь поесть. Они оба вернуться домой!

И маленькая Ева верила. Сколько она себя помнила, мама и папа действительно возвращались, пусть и со скромным уловом — половиной булки хлеба, ягодами или чем-то еще.

Братья продолжали высматривать родителей, а сестры сидели и обнимали друг друга, чтобы согреться. Ноэль пыталась успокоить сестренку, шепча ей какой-то веселый стих, что она выучила еще со времен первых классов школы.

— Идут! — объявил Алекс, освобождая проход двери, чтобы родители могли войти.

Дети семейства Адерли с надеждой переглянулись друг с другом. Первой забежала мать, оглядывая детей, затем вошел отец, плотно закрывая дверь.

— Все! По местам!

Старшие дети с ужасом переглянулись, а трехлетняя Ева почувствовала, как руки сестры схватили ее и потащили куда-то вглубь дома. Ноэль отодвинула две дощечки в стене и затолкала младшую сестру, затем быстро взбираясь в полость стены сама.

— Молчи, пока я не скажу: «все»! — шепнула Ноэль, вытягивая руку, чтобы закрыть их дощечкой, придерживая за крючок, что прикрутили к изнаночной стороне.

Полость в стене была небольшой, но две маленькие девочки могли в ней спрятаться, хоть старшей и приходилось подгибать колени, чтобы совсем не теснить младшую.

Прогремел глухой стук — это была выбита дверь, теперь лежащая на полу. Девочки расслышали шаги нескольких человек и речь на незнакомом языке.

Ноэль сильнее прижала Еву к себе и закрыла ей рот рукой.

Старшая Адерли знала, со слов родителей, что это немецкие солдаты и что искали они еврейские семьи. В Лионе был концентрационный лагерь, где держали людей их расы. Ноэль плохо понимала странные для девятилетнего ребенка термины, такие как: «расовость», «нация», «генофонд» — она должна была узнать о них гораздо позже. Школьница понятия не имела обо всех ужасах, что вермахтовцы творили с пленными, но знала, что если их схватят, в конце концов — убьют.

Старые половицы заскрипели, словно расстроенный струнный музыкальный инструмент. Девочку охватила паника, но когда она услышала всхлип младшей сестры, то сознание Ноэль будто вынырнуло из толщи воды. Понимая, что сестренка начинает плакать, старшая аккуратно погладила Еву, пытаясь успокоить, иначе — их услышат.

Тут же речь солдата стала еще слышнее, как и его шаги.

Ноэль поняла, что немецкий солдат зашел в их комнату.

Где-то рядом раздался стук, а затем шаги вермахтовца, что находился с ними в одном помещении, сошли на «нет» — он вышел. Мужчина закричал, а ему на плохом немецком стал отвечать отец девочек.

Ноэль охватил ужас — отец решил отвлечь все внимание на себя, понимая, что дочерей, скорее всего, раскроют!

В полости стены не было щелок, чтобы посмотреть, что творится снаружи, поэтому приходилось напрягать слух. Девочка, казалось, забыла, как дышать, пытаясь сосредоточиться.

Раздалось два выстрела и грохот падающего тела.

— Es waren zwei von ihnen! Suche sie!*

Ноэль только начинала учить немецкий язык, когда заканчивала первый класс, и помнила только то, что «zwei» означает «два».

Когда шаги стали приближаться, Ноэль вновь закрыла рот сестре, чтобы та не попыталась произнести и звука.

«Молчи! Молчи! Молчи!»

Шаги. Речь солдат стала доноситься из другой комнаты. Раздалось несколько выстрелов. Ноэль чувствовала, как младшая дрожит от каждого звука, и ее страх, словно яд по венам, начал растекаться в теле старшей. Ноэль почувствовала выступившие слезы, что пеленой ослепили ее глаза.

Лежа в полости стены, Ноэль прислушалась, понимая, что вермахтовцы спустились в подвал, однако там никого не было и можно было не волноваться.

— Nein! Nein, warte, ich bin kein Jude! — встревоженный голос Алекса, казалось, заполнил весь дом.

— Dies ist der zweite! — прогремел голос немца.

Солдаты покинули дом лишь через час. Сестры еще несколько часов пролежали в одном положении, пока заплаканная мать не открыла их, помогая выбраться дочерям. Все тело отекло и болью отзывалось каждое движение.

Когда девочки вышли вслед за матерью в главную комнату, то у угла лежало тело их отца. Возле него сидел средний брат, а мать упала на колени, больше не понимая — что ей теперь делать?!

— Ноэль… А папа спит?

— Да, Ева, он крепко спит… — слезы стекали по щекам сестры, а рука сжимала ладонь младшей с неконтролируемой силой, от чего пальцы трехлетней Евы забагровели.

Тогда Семья Адерли потеряла главную опору — отца и старшего сына, которого увезли в лагерь. К слову, пока Еву не отдали в детский дом, его так и не нашли, а что было после — она и не знает до сих пор.

Ужас, от которого они бежали, закончился через пятьдесят четыре дня. Их семья находилась на тот момент в госпитале для гражданских, куда попала мать, получившая ранение, и пока она пребывала там на лечении, обеспечивала убежище и своим детям. Это был их единственный шанс на спасение. Не только потому, что госпиталь был зыблемым гарантом безопасности, еще одной причиной пребывания полного состава семьи стали непонятые приступы у младшего ребенка — Ева переставала дышать.

Лишь позже, ей поставили диагноз астмы.