Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Ты, вот что землячка, не спорь, правильно он говорит. Это только каждый кулик хвалит своё болото. Я люблю Медведку, и Коля болеет за свои Ракиты. Ты не волнуйся, он написал так, что каждый человек в этой песне узнает именно свою деревню.

Итак, слова есть, нужна музыка, и вся её прелесть в мелодии. Надо чтобы слова с музыкой шли от чистого сердца и стали едиными по смыслу, как бы дополняя чем-то необычным друг друга. Это бывает редко, но если такое случается, вот тогда и рождается всеми любимая песня. Паша вынашивал в подсознании мелодию, её ритм, но всё как-то «не вытанцовывалось», хотя её отголоски робко доносились далёким эхом. А Князев всё ждал, но вот телефонный звонок, и Паша просто говорит: «Приезжай».

Чуть свет по звонку примчался Князев и не мог поверить своим ушам, — его стихи зазвучали по-другому. Немножко грустно, тихо и просто. И объёмно. Как исповедь перед самим собой.

Деревня моя, деревянная, дальняя,
Смотрю на тебя я, прикрывшись рукой.
Ты в лёгком платочке июльского облака,
В веснушках черёмух стоишь над рекой.

Паша вел только мелодию, как говорят, «начерно», без аккордов и мелизмов. Но сразу стало понятно, — песня будет жить.

Родная моя деревенька-колхозница
Смущённой улыбкой меня обожгла.
К тебе моё сердце по-прежнему просится,
А я всё не еду, — дела и дела.

Николай Васильевич не узнавал своих слов, вроде, это он их написал, только музыка вдохнула в них какой-то совсем новый смысл, объёмность, весомость. И ещё значимость.

Мне к южному морю нисколько не хочется,
Душой не кривлю я, о том говоря.
Тебя называют по имени-отчеству,
Святая, как хлеб, деревенька моя.

Потом была работа по аранжировке и, как всегда, — бесконечные репетиции, репетиции с хором аграрного института.

Стоит сказать, что книга у писателя, стихи у поэта, картина у художника и новая песня композитора, — что это? Никому, кроме них не дано испытать это необъяснимое чувство. Из нематериального, только из их фантазии, но осознанной и выстраданной, вдруг по непонятным законам, рождаются образы и начинают самостоятельно жить! Это ли не чудо! Но тут наступает самое главное: надо, чтобы и другие их приняла, а для этого есть единственный момент истины, момент признания. Для всех авторов ясно, — их детище шедевр! А для людей? Как они его воспримут?

Для Паши премьера новой песни была кошмаром, страшно переживал. А зря. «Деревеньку» приняли восторженно.

Без всякой рекламы она сразу шагнула на радио и телевидение, причём, зазвучала в разной аранжировке, а это уже признание и коллегами-музыкантами. Её запела вся страна и поет до сих пор. За неё Паша был удостоен звания «Заслуженного работника культуры» и диплома победителя конкурса «Лучшая песня года».

А через время Николай Васильевич принёс ему свои новые стихи. Что было странно, — пришёл какой-то сам не свой, и какой-то торжественный. Долго молчал, потом тихо говорит:

— Ты только не смейся, ладно? Мне кажется, что это лучшее, что я когда-то написал. Тут про нас, детей войны, и про хлеб. Помнишь, ты мне рассказывал про отцовский солдатский паёк? Только тут всё без выкрутасов и высокого изящного стиля. Ты посмотри стихи, и только не торопись сейчас что-то говорить.

С первых же строк у Паши запершило в горле, комок подкатил к горлу, а когда закончил читать, то защемило сердце.

— Да, брат… удивил ты меня. Теперь очередь за мной. Дай мне время. Только не торопи, тут есть над чем подумать.

Шло время, а он в сотый раз перечитывал стихи и всё настраивался на необычную творческую волну. Вечерами ходил из угла в угол. Иногда садился за баян и брал несколько аккордов, выбирая из мира звуков, свои. Выверял и настраивался на тональность. И снова ходил и думал. Это было мучительное, но вместе с тем, сладостное ощущение. Твёрдо верил, что будет мелодия, её робкие отголоски, как бы доносились откуда-то издалека. Но что удивительно — к мелодии он шёл своей памятью.

Перед глазами стояла родная деревня, его нечастые туда поездки, состарившаяся мамка. Как она провожала его в армию и со слезами просила: «Пашенька, сыночек! Только возвращайся живой!» А ему было стыдно перед ребятами за неё, что она плакала.

— Ты что, мам? Войны нет, куда я денусь? Чё ты плачешь?