Деревенская околица. Рассказы о деревне

На весенней заре воздух свежий и синий.
На страде полевой — шум моторов и гул.
Говорил у крыльца сын погибшего сына,
Говорил, не спеша, своему малышу:
Ты запомни, сынок, золотые слова,
Ты запомни, сынок, хлеб всему голова.
Хлеб всему голова!

Простая и пронзительная музыка шла от самого сердца. Понятные и незамысловатые слова за какие-то минуты рассказали балладу из крестьянского быта нескольких поколений. Хлеборобам по славе далеко до звёзд космонавтов, эстрады и генералов.

У них звёзды бывают лишь на бункерах комбайнов. За ними не гоняются репортёры и не одолевают поклонники, но именно ими стоит наша матушка-Россия. Их миллионы, а имя им — хлебороб! Немудрёные, но правильные слова: «Хлеб всему голова!» Ещё давно сказано нашими предками: «Будет хлеб, будет и песня». И это было рассказано со сцены за считанные минуты.

И случилось невероятное. В начале зал начал потихоньку аплодировать, как бы осознавая суть, потом — всё громче и громче. Затем встал седой старик, весь в орденах и медалях. У него по морщинистым щекам бисером текли слёзы, но он их не замечал. За ним стали подниматься другие, и скоро весь огромный зал драмтеатра аплодировал стоя! Аплодировал песне!

Потом Паша и Князев стояли перед хором и кланялись растроганному залу. С пятого ряда Наталья глядела на сына и сквозь слёзы шептала: «Пашенька, сыночек… Пашенька, сыночек…».

Песню повторили ещё раз.

Через месяц она прочно и надолго вошла в репертуар всех хоровых коллективов страны, включая и хор гостелерадио. В сельских клубах её считали своей, деревенской.

***

А в далёкой Медведке к Щербаковым зачастили гости. Приходили знакомые и незнакомые. Заходили просто: поговорить, посидеть. Наталья поила всех чаем с малиновым вареньем и была счастлива. Как-то теплело на душе, и она даже помолодела.

Как всегда, просили посмотреть на «винокуровскую» гармонь или даже на ней поиграть. Никому не отказывала. Играйте, пожалуйста, светлой памяти Григория Гавриловича.

Одно время Паша заегозился взять гармонь в город, иногда она была нужна для работы. Но мать не дала, как отрезала:

— Сынок, я тебе никогда ни в чём не отказывала. Что хошь проси, а её из деревни не трожь. Это моя память о Грише.

Гармонь уже была старая, меха прохудились, и выпирали пузырём. Паша возил её в город. Отремонтировали. Поставили новые меха, заменили ремни, покрасили и покрыли лаком. А вот нутро осталось такое же звонкое, голосистое и чистое. Это уж, как и у человека, — ряди его хоть в какие наряды, не поможет. Всё зависит от того, что у него внутри.

Да и не говорила Наталья сыну всю правду. Тут дело было совсем в другом. Для неё голос этой гармони был голосом её далёкой юности. И это всё, что от неё осталось…