Деревенские мы

Он вспомнил предание, связанное, как верили все хуторяне, со стариной. Верили и молва говорила, что так и было. Бабушка ему рассказывала. Откуда их хутор и род их пошёл. Хутор стоял на стоял на склоне большого холма. Некоторые дома стояли у самого подножия. Рядом с холмом  и был пруд. Вода ключевая. В нем по большей части купали лошадей, и бабы белье полоскали. Так белье полоскать даже с соседних деревень приходили. Били ключи. Вода в них  чистейшая, студёная. Руку в неё только опустишь, сразу немела. Вот какой была холодной.

Даже хозяева  кожкомбината из соседнего большого посёлка, прославленного по всей России в то время, незадолго до революции присылали  прислугу к этим родникам для того, чтобы «чайку попить». Воду эту они очень ценили за особый вкус и чистоту. Не только местных помещиков, заводчиков и крестьян баловала природа своей кристально чистой водичкой. В тех местах часто были замечены кабаны. Кабаны водились в большом количестве. Может быть, даже  не одни кабаны ходили, лоси и другие животные имели тут свои тайные тропки.

Семён присел на упавшую берёзу, достал таблетку, проглотил. Она помогала ему всегда,  когда вдруг сдавливало в груди. Бывало, заканчивал очередное областное совещание, а  Нина Петровна, секретарша его преданная, с которой он уже лет 20 работает, уже готовила чашечку чая и таблетку эту чудодейственную. Вот и сейчас рассчитывал он, что поможет, что снимает эту неприятную ноющую боль в груди.

А пруд и ныне там, посмотрел  Семён в даль, удивившись и яркости картин детства,  осязаемо вдруг  промелькнувших перед ним. Раннее утро. Маленький Семён потянулся и, ещё не проснувшись, наклонился в полатей, посмотреть, где там бабушка Пелагея. Где ж ей быть. Конечно,  у печки. Потрескивали дрова, по дому разносился аппетитный запах любимых блинчиков. У окна на скамейке сидел рыжий кот, Васька. В глиняной кринке стояло молоко. За столом уже никого не было. Отца, деда и мамки уже не было.

–Скирдуют уже, – оценил время Семён, – макая горячий блинчик в сметану.

–Баб, а давно хутор наш тут?

Бабку слушать он любил. Ни мамке, ни папке некогда было с ним говорить, а бабка Пелагея, хотя и была всегда занята каким-то срочным делом, всегда с ним разговаривала, никогда не кричала, не ругала.

– Вот, Сеня, слушай.– села она с ним за стол, – Когда – то давно, давно, уж старики и не помнят, когда, ещё до революции,  один ссыльный попал в наши края. Никто е го не знает, кто он, откуда, как тут оказался. Да в те времена много в наших таёжных далёких от Москвы краях люда проходило. В Сибирь, на Урал пробирались подальше от баринов жадных. На свободные, черные, государственные земли обосноваться. Того, беглого, что дом здесь первый на холме построил фамилия или кличка такая была Харя или Харик. А может он и сосланный был, или беглый. Кто его знает. Или скрывался от кого. Он дом тут и построил первый. Но грамотный был. Хозяйство добротно организовал.

– Так вот и образовался наш хутор. Харинцы название ему и закрепилось.

Семён много повидал на своём веку таких малых и совсем малюсеньких хуторов, деревень и деревенек. В Совнархозе ещё набегался он по полям, да колхозам, разрабатывая, а потом и проверяя исполнение райисполкомами программы расселения малых деревень.

Ох и слез насмотрелся, ох и слов наслушался на собраниях, да сходах, слов от бессилия  и беспомощности  наполненных обидой, порой озлобленностью, доходящей иногда и  до скрытой ненависти. Но он что. Он сошка маленькая. Он винтик. Постановление партии есть. Выполняем.