Деревенский бунт

– Не обещался ли еси иной невесте?

– Реки, Саня: «Не обещахся, честный отче».

– Не обещахся, честный отче.

Какие обещания?! Помнится, Саня горбатился на клятого буржуя, пахал, прости Господи, на воровском лесоповале и, бывало, уже на третий день так затоскует по Клавдии, что бензопила из рук валится, кус хлеба, словно корённый либо ворованный, поперёк горла топорщится. Хотя, что уж греха таить, случалось, и любовался на бравых девок, и даже блудные помыслы, случалось, палили грешную душу, но Саня тут же воображал Клавдию, что в бабах пуще расцвела, тем и спасался; но ежели и Клавдия не выручала из беды, настойчиво шептал «Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..», и шептал так плотно, что меж словами и малого зазора не оставалось, куда бы скользнул помысел; и завершал мольбу лишь тогда, когда гасло любострастное пламя и молитвенный ветер развеивал жаркий пепел. Но, бывало, прибежит с лесоповала, стиснет Клавдию в объятьях, шепчет: мол, так истосковался по тебе, любимая, что и белый свет не мил, а жена возьми да и спроси: «Ты, Саня, по мне истосковался или ты кого любишь-то, скажи, меня или мои бока?..» Саня охолонётся, отпрянет, почешет в затылке: «Я, Кланя, люблю твою ласковую душу…» Кланя благодарно улыбнётся, а Саня хитро добавит: «С боками вместе…» «Тьфу, на тебя, срамец… – проворчит, бывало, Клавдия. – Остынь, ребятишки кругом…»

Воззрившись на невесту, отец Евгений вопросил и её, глаголя:

– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Александра, его же пред тобою зде видиши?

Клавдия с улыбкой глянула на Саню – словно знойным полуднем холодный дождь сквозь солнце окатил сопревшего мужика, и кивнула:

– Имам, честный отче.

– Не обещалася ли еси иному мужу?

– Не обещахся, честный отче.

Кому обещаться, коли, не успев оглянуться, обросла ребятишками и к мужу приросла?! По молодости, вскоре после женитьбы, влюбилась в учителя, так теперь стыдно и поминать.

В ектенье великой, что последовала, дьякон помолился за венчаемых:

– О рабех Божиих, Александре и Клавдии, ныне сочетавающихся друг другу в брака общение, и о спасении их, Господу помолимся.

– Господи, помилуй!.. – воспели ангелы трубящие.

– О еже благословитися браку сему, якоже в Кане Галилейстей, Господу помолимся…

На брачном пиру в Кане Галилейской, помянулось Саня читанное, кончилось веселящее душу питие, и жених с невестой ожидал позор; тогда Иисус Христос обратил в дивное вино шесть каменных водоносов, полных воды, и гость удивлённо сказал жениху: «Всяк человек прежде доброе вино полагает, а когда упьются, тогда худшее; ты же соблюл доброе вино доселе…» Пир в Кане Галилейской Сане явился в память потому, что венчанных ожидало свадебное застолье, а самогона тот всего литр выгнал… Саня, пивший редко, но метко, – случалось, и лёжа покачивало, – пивший и с ненавистью к пойлу, а во хмелю дурной, дал церковный обет, зарёкся, пока на год, даже в рот спиртное не брать, и дружков подбивал к зароку. «В Кане-то, поди, пили вино виноградное – сок, едва забродивший, – прикинул Саня, – а у нас бывает… бывает, чего уж греха таить… бывает самогона, ужрутся и как собаки раздерутся…» К церковному обету Саню толкнул стыд: совестно было: бил бы себя, гада, когда пьяненький видел испуганные ребячьи глаза, слёзный взгляд Клавдии и скорбные очи иконных ликов…

А батюшка меж тем усердно молился за венчаемых; Клавдия, коя от церковнославянских глаголов могла умилённо прослезиться, слушала молитву, от услады опушая глаза ковыльными ресницами.

– Боже Пречистый, и всея твари Содетелю, ребро праотца Адама за Твое человеколюбие в жену преобразивый и благословивый я, и рекий: раститеся и множитеся, и обладайте землею, и обою ею един уд показавый сопряжением. Сего бо ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится жене своей, и буде та два в плоть едину, и яже Бог спряже, человек да не разлучает… Сам, Владыко Пресвятый, приими моление нас, рабов Твоих, яко же тамо, изде пришед невидимым Твоим предстательством, благослови брак сей, и подаждь рабом Твоим сим…

Батюшка, давнишний друг Щегловых, едва не опростоволосился, едва не поименовал жениха и невесту, как обвыклось село: Саня и Кланя, но спохватился и рёк:

– …и подаждь рабом Твоим сим, Александру и Клавдии, живот мирен, долгоденствие, целомудрие, друг ко другу любовь в союзе мира, семя долгожизненное, о чадех благодать, неувядаемый славы венец…Сподоби я видети чада чадов, ложе ею ненаветно соблюди, и даждь има отросы Небесныя свыше, и от туказ емнаго; исполни домы их пшеницы, вина и елеа и всякия благостыни…. Помяни, Господи Боже наш, раба Твоего, Александра, и рабу Твою, Клавдию, и благослови я. Даждь им плод чрева, доброчадие, единомыслие душ и телес; возвыси я яко кедры ливанския, яко лозу благорозгную…