Деревенский дневник

Мне кажется, что из всего этого можно и нужно сделать лишь один вывод: Иван Федосеевич — хороший хозяин, а директор консервного завода — плохой, и критиковать, высмеять надо было только директора. Иван Федосеевич основу благополучия колхоза строит не на спекуляции, а на производстве продуктов. Директора он не обманывал, — просто тот, не болея душой за доверенный ему завод, как болеет Иван Федосеевич за колхоз, не догадался или поленился посмотреть дотошно, как это сделал Иван Федосеевич, что за гнилье у него там лежит, не догадался или поленился поставить людей на сортировку этого гнилья. У него барское, высокомерное отношение к государственной собственности, а у Ивана Федосеевича этого нет, он и помыслить не мог, чтобы не посмотреть, что за свеклу и капусту станут давать свиньям, а посмотрев, сообразил, как все устроить с наибольшей выгодой для колхоза. Что же, надо было, чтобы Иван Федосеевич не брал этой капусты и свеклы, чтобы они вовсе сгнили на заводе, как сгнили, вероятно, огурцы и фасоль, которые после всего этого Иван Федосеевич побоялся взять? Или же надо было, чтобы Иван Федосеевич, купив это гнилье — что законом не- возбраняется, — скормил свиньям вместе с гнильем и хорошую продукцию? Или после того как колхозницы перебрали свеклу и капусту, он должен был доброкачественные продукты вернуть директору завода? Об этом и толковать смешно. Директор оказался равнодушным к государственному добру человеком, барином, считающим ниже своего достоинства запустить руку в чан с капустой, в закром со свеклой, посмотреть, что же у него там лежит. Именно таких вот бар с партбилетом клеймил Ленин за их неумение и нежелание по-хозяйски торговать, учиться этому делу у старых купцов: И они-то, эти баре, губят живое дело хозяйствования, торговли, наносят ущерб народу. А Иван Федосеевич показал пример партийного отношения к народному добру, использовал природную свою торговую смекалку. Государство только выиграло от того, что выбранные из гнилья капуста и свекла не пошли свиньям, но пополнили продовольственные ресурсы, что вырученные деньги, на которые куплены были какие-то материалы для свинарника, пошли в казну, что, наконец, все это как-то ускорило строительство свинарника, который тем самым скорее станет давать продукцию.

Разговор продолжается. Иван Федосеевич рассказывает, что весной у него все затопило, сеял он поздно, да и не все посеял, что надо. К слову сказать, когда мы отправились в поля, незасеянной земли я не видел, она была засеяна вся, но только в р иных случаях другими, не предусмотренными планом культурами.

На колхозном ГАЗ-69, который куплен Иваном Федосеевичем весной, едем летней дорогой по бескрайным поемным лугам. Куда ни глянешь — стога и стога, на сотнях гектаров. Вот так отстающий!

Иван Федосеевич рассуждает вслух: „На луке возьмем нынче миллион, год нынче луковый“. Лук у него и впрямь хорош. Он продолжает прикидывать: из Стрельцов лук пойдет на сдачу государству и в госзакуп, из Вексы — на продажу, из Любогостиц — заложим для зимней продажи, из Николы-Перевоза — на матку заложим. Мысль его неутомимо работает.

Приехали в Стрельцы. Иван Федосеевич показывает нам детские ясли — двухэтажный дом с каменным нижним этажом и деревянным верхним.

Два с лишним года назад, весной, когда Иван Федосеевич еще жил в Стрельбах, я как-то ночевал у него и утром, выйдя на улицу, спросил, что это за кирпич и бревна лежат напротив его дома, рядом с двумя ветхими, пустыми домами. Иван Федосеевич объяснил мне тогда, что дома эти куплены колхозом на слом, что на месте одного из них он построит „комбинат для баб“ — не всё же хозяйственные постройки возводить, — и будут в том комбинате медпункт, родилка, ясли и детсад, для чего и привезены сюда кирпич и бревна.

Потом, в Последующие свои приезды, я видел, как дом этот строился; однажды, когда он уже почти был готов и оставалась только внутренняя отделка, Иван Федосеевич показывал мне его. Но с тех пор как председатель переехал в Любогостицы, в Стрельцах я почти не бывал и „бабьего комбината“ не видел.