Деревенский Зорро

Куда там… "Джентльмены" забрались в самую середину цветника, нарвали по огромному букету и подошли каждый к своей даме.

– Это тебе! – просто сказал Димка, протягивая цветы Маринке. Та взяла букет и улыбнулась:

– Не боишься дарить такие цветы? Говорят, что жёлтый цвет – это цвет разлуки… и измены…

– Жёлтый цвет – это главный цвет в нашем мире! Цвет солнца! А солнце – основа всей жизни!

– Ох, Димка! – рассмеялась девушка. – Ты сегодня в ударе…, не только победил в состязаниях, но и претендуешь на звание лучшего философа!

– Мы ещё и не то могём! – встрял в их разговор Витька. – Только никто этого не замечает! – и он попытался изобразить тяжелейший вздох.

– Ну, сейчас начнётся! – подыграла ему Света. – Какие вы мальчики несчастные… Вас совсем девушки не любят… Дарили бы почаще цветы – не было бы этой проблемы!

Все четверо весело рассмеялись.

– Мир! – протянул руку Маринке Димка.

– Мир! – ответила та, протягивая ему свою.

– И мы с вами! – протягивая ладони, воскликнули Витька со Светой. – Мир и дружба на веки веков!

Необычайно активная весна в селе Большая Гора закончилась. Жизнь вошла в обычный провинциальный ритм, и только два события в самом начале лета напомнили о тех бурных днях.

Первое касалось Ерохина Егора Ильича. Его уволили из милиции. Вместо него участковым назначили Парнова. Начальник ОВД не простил Егору Ильичу инициативы в работе, самостоятельности, смелости при принятии решений, а самое главное, независимости в суждениях. Этого типового начальника вполне устраивало, чтобы подчинённые умели только хорошо исполнять приказы и не более того. Так спокойнее.

Односельчане искренне жалели Ерохина. Участковый пользовался большим авторитетом. Чего нельзя было сказать о Парнове. Поведение на суде сильно подмочило его и без того слабенькую репутацию. Русский человек не злопамятен, но такой грех, как предательство, человеку не забывают до конца его жизни.

Оставшись не у дел, Ерохин теперь часто приходил к своему другу. Два отставника часами беседовали о современной политике, жизни, строили планы на будущее.

К Николаю Фёдоровичу односельчане относились по-разному. Чиновники и приспособленцы старались его просто не замечать. Простые люди были с ним доброжелательны. Даже те, кто до суда "воевал" против него, выказывали ему своё радушие (Как же иначе, ведь Кузнецов теперь "такой же, как и все"). Русский человек отходчив. На тех, кто опустился "с высот на грешную землю", зла не держат и ногами их не топчут. Их жалеют. Речь, конечно, идёт о людях нормальных. С негодяями всё обстоит иначе. И хотя в ходе "реформ" в нравственном климате общества появились существенные деформации, в селе (оно всегда было более консервативным) они менее заметны. Потому попытки перевоспитать людей в "Иванов, родства не помнящих" не приносят "перестройщикам" желанных результатов. Конечно, только до той поры, пока не подрастёт молодое поколение, как губка впитывающее весь негатив, притянутый в Россию с Запада.

Кроме того, у русского человека очень хорошо развита интуиция. Благодаря ей люди быстро распознают хороший перед ними человек или плохой. Хотя … тут нужно оговориться. Речь идёт о тех, кто живёт рядом. Определить цену человеку через средства массовой информации они пока не могут. Тут люди просто верят пиарщикам. Но и это – вопрос времени.

Ну, а дальше срабатывает вселенский закон притяжения. К хорошему человеку тянутся хорошие люди. К плохому – имеющие дурные наклонности. К Ерохину и Кузнецову шли люди хорошие. Одни предлагали свою помощь. Другие шли за советом. А чаще заходили просто поговорить по душам.

Вот и сейчас, когда друзья обсуждали чертёж пчелиного улья, к Кузнецову пришёл посетитель, ветеринар Евсиков. Он поздоровался и сразу объявил цель своего прихода:

– Вот, Фёдорович… Принёс долг. Помнишь, брал у тебя десять рублей? Извини, что не сразу отдал…

Николай Фёдорович улыбнулся:

– Можно было, Алексей Дмитриевич, не спешить! У меня пока денежного кризиса нет…

– Нет! Долги я всегда отдаю. Тем более у тебя положение сейчас непростое… Живёшь на одну пенсию. А потом ты же сказал, пока не отдам долг, с философскими разговорами к тебе не подходить… А мне так хочется с тобой обсудить один вопрос!..

Кузнецов засмеялся:

– Вон, что тебя мучает. Ну, ладно. Раз долг вернул, давай обсудим твой вопрос. Вот и Егор Ильич поможет.

На лице у Евсикова расцвела улыбка. Он вытащил из кармана бутылку самогона:

– У меня тут расчёт за халтурку… Как вы смотрите, это нашей беседе не помешает?

Николай Фёдорович посерьёзнел:

– А вот это, Алексей Дмитриевич, для настоящего философского разговора лишнее. Не надо превращать его в пьяную болтовню. Да и вообще, пить в рабочее время – дурной признак.

– Всё! Понял, понял… – забормотал Евсиков, убирая бутылку. – Я предложил ради приличия… Сам понимаю: эта гадость губит душу и мозги… А меня донимает вот какой вопрос. Вчера по телевидению какой-то диктор-недоучка пытался обгадить наши колхозы и доказать, что частный сектор экономически более эффективен, чем общественный.

– Ну, и как он это доказывал?