Деревья-музыканты

В последние дни Аристиля неотвязно преследовала одна мысль — воры... Сад был для него чем-то неизмеримо большим, чем просто средством к существованию. То была изумрудная, струящаяся в солнечном свете нива; гнуть на ней с утра до вечера спину — и то было радостно: казалось, что ты выполняешь миссию, искони предназначенную человеку. Был ли Аристиль жаден, дрожал ли, как скряга, за свое добро?.. Или просто по-хозяйски расчетлив? Он был, конечно, и жаден и расчетлив, как всякий крестьянин. Но, работая на своем клочке земли, он изо дня в день ткал для себя пелену иллюзий, создавал видимость осмысленного человеческого существования... Он должен сдержать слово, должен показать своим односельчанам, этим слюнтяям, что он, Аристиль, — человек в полном смысле этого слова. Разве не был он когда-то героем с возвышенным и чистым сердцем? Герой... Если бы люди знали, как нелегко стать героем... Да, он был одним из самых отчаянных храбрецов в партизанских отрядах Шарлеманя Перальта, он ходил в атаку на янки, шел прямо на их штыки, на их пулеметы. Ах, эти ночи, проведенные в засаде рядом с молчаливыми товарищами, когда перед тобой проходит вся твоя жизнь, и тяжко на сердце, и лежишь, распростершись на влажной земле, оскверненной врагами родины!.. Времена, конечно переменились, старого Гаити уже нет, но люди, если вдуматься, остались такими же, и ко всему новому, что появилось в жизни, относятся точно так же, как прежде — кто полон страсти, кто эгоизма, кто щедрости, кто томится скукой. Героизм теперь не в ходу, но он еще живет в сердцах людей, сохранивших верность старым знаменам. Аристиль свершит правосудие сам, собственной рукой, защитит свое добро и от воров и от всех городских тунеядцев, которые точат зубы на крестьянские земли. А придет смерть — он передаст имущество тому, кто сумеет его сохранить, кто будет отстаивать его с оружием в руках, как отстаивал когда-то сам Аристиль от врага каждую пядь гаитянской земли... Бессмысленно было бы жаловаться, рассчитывать на какую-то помощь со стороны этих ублюдков из сельской полиции. Вступить в грязную сделку с депутатом или землемером, обобрать бедняка да позвякать серебряными шпорами — это они умеют, а добра от них не жди...

Майотта, высокая, краснокожая, плоскогрудая, с покорным видом оглядела пустой двор. Потом взяла в руки палку и принялась за довольно странную работу. Согнувшись, она ринулась в бой против целой батареи бутылок, разбросанных по земле. Здесь были бутылки любых расцветок и любых размеров, любых сортов и любых форм. И где только она их набрала! Старые коньячные бутылки времен царя Гороха, пузатые склянки из-под ликера, серые от пыли литровые посудины, бутылки с длинным горлышком из-под рейнвейна... Коллекция, какой, пожалуй, не было и на выставке 19 января![49] Некоторые экспонаты восходили к тем далеким временам, когда еще существовали зажиточные крестьяне, чудаки, лечившие джином, мадерой и хинной водкой свой застарелый ревматизм. Другие бутылки были помоложе, но успели так почернеть и запылиться, что одни лишь собутыльники сатаны, приспешники маркиза Барабаса или рыцаря-храмовника Кадоша, осмелились бы проглотить страшное зелье, засохшие остатки которого еще виднелись на стенках этих адских посудин. Были тут бутылки красные, синие, квадратные, изогнутые, матовые, прозрачные, огромные, маленькие и еще десятки других — все, что может выдумать самое необузданное воображение.

Майотта работала молча, как всегда печальная, тихая. Только глаза выдавали, в какую свирепую игру она сейчас мысленно играла. Держа палку обеими руками, она заносила ее высоко над головой, тщательно прицеливалась и... бац! — по морде! Осколки хохотали, скаля острые стеклянные зубы. Снова прицел — и хлоп по лбу! Несчастная бутылка разлеталась вдребезги, оставляя на земле зубчатую корону донышка.

Аристиль глядел на это побоище с явным удовлетворением. Майотта потрудилась на славу.

— Пойди запряги ослицу... Иди, иди... Я сам закончу, — сказал он.

Майотта подняла голову. Тотчас же ее лицо приняло свое обычное выражение, и она ушла с безразличным видом, но внутренне сожалея, что у нее отняли игрушки. Аристиль схватил палку и несколькими размашистыми ударами завершил побоище. Майотта вернулась, гоня перед собой ослицу, крупное животное со злыми глазами. Майотта несла широкий лист белой жести, две кирки, старую лопату и большую мотыгу. С помощью лопаты и жести они насыпали бутылочные осколки в две плетеные корзины, перекинутые через спину ослицы. Потом процессия двинулась в поле. Впереди шествовала ослица, за ней, весело поигрывая длинным мачете, — хозяин, позади, в развевающейся на ветру широкой кофте, с лопатой, кирками и мотыгой через плечо, шагала Майотта. Встречавшиеся по дороге куманьки да кумушки удивлялись, куда это так деловито идут под самый вечер, со всеми инструментами, Аристиль и Майотта. Но тут же забывали об этом: Аристиль и Майотта жили бедно, а заботы бедняков мало кого интересует.