Деревья-музыканты

Олисма Алисме протянул руку, выхватил из груды жара раскаленный уголек и прикурил трубку. Прикрыв веки, он украдкой посматривал на Рен, отдыхавшую на циновке. Она устала, она с каждым днем уставала все больше — по мере того как приближалось время родов. Синяки под глазами, на лице — маска, маска беременной женщины. Она старалась не показывать своей усталости. Приложив руки к животу, в котором шевелился ребенок, она тихонько дышала — сквозь зубы, чуть приоткрыв рот, — сдерживая сердцебиение, теснившее грудь...

— Олисма! Так как же? Ты мне не сказал...

— Гм? — проворчал Олисма, притворяясь, что у него рот полон табачного дыма.

— Олисма! Ты не сказал мне, как ты думаешь расплатиться с Вертюсом Дорсилем.

— Расплачусь! — уверенно сказал Олисма.

Помолчали. Рен поворочалась немного, устраиваясь удобнее.

— Олисма!..

— Ну, что еще?

— Ты уверен, что добудешь денег? Но откуда?

Олисма не ответил. Рен снова начала:

— Олисма, не забудь, что мы еще должны Жозельену Жоффе пятнадцать гурдов... Не люблю я этого человека... Уж он-то не станет шутить, когда дело дойдет до денег... А, Олисма?.. Чего-чего, а забот у тебя хватает...

Олисма присел на корточки рядом с Рен, ласково погладил ее лоб, но тут же встал, подтянул брюки.

— Посмотри на свой ремень, Олисма... Совсем истрепался! А я разлеглась, точно мне и делать нечего!.. Вот уж несколько дней ни на что я не гожусь, не помогаю тебе ни в чем, — а, Олисма?..

Бледная тень улыбки скользнула по лицу Олисмы. Он шагнул к дверям.

— Олисма?

— Ну!

— Ты уже уходишь? Оставляешь меня одну, мой милый?

— Рен, уже поздно. Я ненадолго. Сама знаешь, с этими ворами надо ухо держать востро. Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, нет, дорогой! Мне совсем хорошо... Я тебя спрашиваю только потому, что боюсь одного: как бы роды не начались раньше, чем предсказывает сестрица Дада. И мне будет так тревожно во время родов, если я буду знать, что тебе приходится туго. Понимаешь?..

Олисма с явным нетерпением топтался на месте, торопясь поскорее уйти.

— Не беспокойся ни о чем, Рен, все будет хорошо...

Вот любопытная! Загадочные исчезновения мужа интриговали ее. Она поднялась так быстро, как только могла в своем теперешнем положении.

— Олисма, муж мой, почему ты не хочешь мне сказать, где ты возьмешь денег, чтобы заплатить Вертюсу Дорсилю? Ты ведь знаешь, он не упустит случая отнять у крестьянина землю. Никогда нельзя быть спокойной, когда у таких людей власть в руках. И потом еще вода... Скажи, Бальтазар Фенелюс оставил тебе вчера воду, как обещал?.. Если ты не наскребешь к сроку пятнадцати гурдов для Жозельена, — может, надо поговорить с отцом Буа-д’Ормом... Он наверняка сделает для тебя все, что в его силах...

Олисма вернулся с порога, подошел к ней.

— Успокойся, Рен. Ты мучаешь себя из-за пустяков. Мне нужно идти. Я должен взглянуть на сад. Если воры опять нагрянут, вот тогда действительно будет плохо... Говорю тебе, что деньги я достану — сколько нужно и в срок. А из-за воды я вчера немного поспорил с Бальтазаром. Он твердит, что много раз оказывал мне одолжение, пускал воду на мой участок. Но это неправда. Он говорит, что ему больше нужна вода, чем мне, потому что у него земли больше. Но я не уступлю, — я свои права знаю, — он как будто это понял. А насчет того, чтобы обратиться к Буа-д’Орму, ты верно говоришь, я схожу к нему... А теперь мне пора.

Он наклонился к ней, поцеловал и быстро вышел.

Уф!.. Да, он добудет денег. После того как воры крепко пощипали его бататы, маис и просо, положение и в самом деле грозило стать серьезным. Но Олисма был человек решительный и трудностей не боялся. Сбор сахарного тростника должен начаться только в январе, и агенты сахарной компании еще не скупали дрова для заводских топок, но Олисма съездил в Гантье и повидал господина Луи Балена. Семья Бален была когда-то очень дружна с семьей Алисме — еще в те времена, когда Алисме жили в достатке. К тому же Олисма как-то раз оказал личную услугу господину Луи Балену. И вот Луи Бален обещал ему, что ко времени переработки сахарного тростника он купит у своего кума все дрова, какие тот успеет заготовить. Остальные крестьяне ждали агентов и еще не приступали к рубке леса, а наш молодец одновременно с полевыми работами занялся и другим делом: стал тайком, не дожидаясь передышки в полевых работах, рубить лес. Он не говорил об этом никому, даже Рен. Женщины не умеют держать язык за зубами. Того и гляди, сама того не замечая, она выдаст секрет кумушкам...