Деревянная девочка, или Ди — королева кукол

— Но ведь это не может быть… вид из окошка? — я помнила, что мы внутри горы.

— Конечно, мы — глубоко под землёй. А это лишь вид с того склона горы, где вы искали котёнка.

— Он… погиб?

Клайв отвел взгляд.

— Может быть, ещё найдётся… — сказал он уклончиво.

— Попробую поискать! Если и вправду можно отсюда выйти…

— Можно, — поспешно ответил Клайв уже совсем другим тоном — врать он явно не научился, и я поднялась с дивана, но тут произошло что-то чудовищное…

Внезапный шквал урагана, казалось, проник сюда, в комнату, и оглушил меня диким рёвом. Порыв, налетевший с моря, в одно мгновение сорвал яркий брезент пляжного зонтика и перевернул контейнер. Послышался звон бьющегося стекла. Пса отнесло из нашего поля зрения, вверх взметнуло всяческий мусор, и знакомые мне картонки с чёрно-белым шахматным рисунком полетели прямо на нас.

— И вам их… привезли тоже? Сюда?

— Конечно… Вертолёт доставляет грузы на причал… и увозит мусор в контейнере.

Я подумала, что у Клайва, конечно, в таком случае есть портрет Лена, и не один, и вспомнила про бутылки в коробке — коньяк для поминального ужина. Проведя всю жизнь в школе, я плохо знала реальную жизнь, в голове сидели слова Лена, сказанные о людях: «мы не пьём, не курим…» Здесь было явное противоречие, и вопрос, который хотела задать ещё Али, я задала Клайву.

Он был, кажется, удивлён:

— Противоречия никакого нет. Люди «не пьют» в том смысле, как когда-то это было болезнью. У современного человека не возникает пристрастия — навязчивой тяги к одурманиванию, которая его губила. Зависимость была обусловлена генетически, и люди, отягощённые этой напастью, ради своих детей давно уже стали исправлять генотип наследственных клеток, удаляя вредные гены. Многие поколения людей живут без этой губительной для человека… и многих других болезней. И люди теперь не боятся пить, как не боятся использовать морфий, чтобы унять боль в ране.

Ураган снова взвыл, его новый порыв налетел с моря. Казалось, в наше стекло швырнуло кучу песка и тучу сосновых игл. Стало видно, как их закрутило и понесло вверх, а потом назад к морю. Туда же летели теперь и чёрно-белые коробки. Смерч, как штопор чёрного дыма, взвился прозрачным винтом, неся их высоко в небо.

«Вот и всё… — думала я. — Лен… Последняя память о нём. Неужели это всё, что осталось от него людям, которые плакали, слушая его голос?»

И я спросила:

— Почему же тогда убили Лена, а не меня?

— Как видно, им было важней избавиться от него. Прежде вывести из игры Лена…

«Из сценария, — думала я. — Но разве можно изменить сценарий, написанный самим творцом?»

— Лен был просто артист, да… И казалось бы… — Клайв загадочно улыбнулся. — Но отец Лена придумал защиту от нейтронной бомбы, а дед получил место на «Сейлор» благодаря своему величайшему открытию. Ему удалось вывести новую формулу, которая установила зависимость между массой, энергией и гравитацией. И стало возможно изменять вес тел воздействием на гравитацию. Монорельс — его изобретение. Так что, возможно… — Клайв посмотрел на меня с лёгким вызовом и в смущении отвёл взгляд. — Гены Лена оказались для них опаснее, чем твои…

— Завтрак! — сказала женщина, появившаяся в дверях.

* * *

Ураган закончился ночной грозой. Утро после грозы было солнечным — тихим и тёплым, а море — спокойным, когда я всё-таки решила искупаться и, кажется, заплыла очень далеко, но поняла это слишком поздно. Плавать я всегда любила, держась на воде без малейших усилий, и научилась этому в ранние годы, когда мы с отцом жили где-то в тёплых краях. В Шотландии и в Тибете плавать особенно не приходилось, но навык, приобретённый в детстве, сохраняется навсегда.

Лёжа в тёплой воде, я вспоминала случившееся со мной. Рассказанное вчера Клайвом не было для меня откровением, особенно то, что касалось времени. С некоторых пор я жила с чувством, что уже шаг за шагом прошла свою жизнь и события в ней мне знакомы. И сейчас, раскинувшись на спине и глядя в небо, перестав чувствовать тело, я покачивалась на волнах памяти и переживала всё, начиная с лифта, с лифта в отеле — с того момента, когда мы входили в лифт без Регины, с того мгновения, когда над площадью завис вертолёт… И я поняла, что всё это было во мне изначально. Даже рукописи, которые я прочла, и старая видеозапись отца сидели там, в моей памяти… только — другой, живущей во мне с того мгновения, как стала помнить себя… Зато теперь я знала… Я знала теперь, что движет миром, и если сбудется всё, что предсказал Клайв, — я повторю снова: миром движет любовь… Почувствовав прилив энергии, я поплыла с новой силой.

Тревожное чувство заставило меня оглянуться. Я легла на спину, быстро развернувшись в воде: в синеве, безмятежной, как океан, висел серебряный диск, и я машинально набрала воздуха, чтобы погрузиться с головой в воду. Как будто это могло кого-нибудь обмануть! Проплыв, сколько могла, вынырнула лицом к берегу. Заплыла я далековато. Люди отсюда выглядели как куклы — две маленькие фигурки бежали к причалу через парк, и я видела, что они отчаянно мне машут…