Деревянная грамота

Конюхи расхохотались. Одинец мрачно таращился на них - не понимал, как в такой ответственный миг можно ржать жеребцами стоялыми.

- С той доброты и он, и Трещала немало бы огребли, твоя милость! просмеявшись, воскликнул Тимофей. - Давай дальше, Данила!

- А дальше пропали они оба, и Перфишка Рудаков, и Нечай! - Данила развел руками. - Что Нечай пропал - это бы полбеды, а Перфишку вся Москва на льду ждала, так и не появился.

- И кто ж его пришиб? - выказывая несомненное понимание сути дела, спросил Башмаков. - Ты ли, Одинец, за то, что бойца у тебя увел? Или Трещала - за то, что мимо него кому-то третьему бойца привел?

- Вот те крест - не бил я его! - воскликнул Одинец. - И куда тот боец подевался - шут его знает! Знал бы - сам бы к тебе привел!

И, перекрестившись, выкрикнул истово:

- Твоя милость!

Очевидно, придворное вежество и на него стало действовать.

- Погодите, молодцы. Я вам - про грамоту, а вы мне про каких-то Перфишек. Грамота откуда взялась? - Башмаков обвел взглядом конюхов.

- Вот он ее сыскал, - Тимофей показал на Данилу. - Ведь Трещалины и Одинцовы людишки из-за той грамоты едва посреди Москвы войну не затеяли. Одинцовы ее требовали себе, Трещалины божились, что у них ее нет, - так, Данила? А напрямую не говорили - все выкрутасами да экивоками! Трещалин подручный его чуть из-за этой грамоты не пришиб - думал, его Одинец подослал. Сказывай, Данила!

- Я бы и раньше мог догадаться, где она скрывается. При мне ее туда прятали. Твоя милость видывала накры, в которые скоморохи бьют? Так у Трещалы подручный - скоморох, он туда, в накры, ее затолкал и сверху кожу натянул. И при мне он это делал, я ему кожу придержал. Он толковал, что для молодого накрачея старается. И точно - был на льду молодой накрачей, тоже скоморох, Лучкой звать. И я у него накры видел, когда он на льду в них бил. Да только те, что у него, другой кожей затянуты были! Тот скоморох, Трещалин подручный, черную натянул, а у Лучки коричневая оказалась! И потом, когда он вместе с накрами удирал, я и догадался! Гляжу - черная! А он божился, что накры - Лучкины! А я гляжу! ..

Подучив за буйство и невнятность речи локтем в бок, Данила замолчал.

- Из-за этой вот ереси, стало быть, парнишку загубили? - подумав, спросил Башмаков.

- Это не ересь! - взвился Одинец. - Это - Покон!

- Кон - знаю, а Покон - что такое?

Но связно объяснить Одинец, очевидно, не мог. Он сперва окаменел, всем видом являя тяжкую мыслительную работу, потом вздохнул.

- Грамоту ты так зовешь, что ли? - пришел на помощь Башмаков. Боец помотал головой.

- Да будешь ты говорить по-христиански? - прикрикнул на него Тимофей. Поскольку из присутствующих он был старшим, то и считал себя в ответе за ход дознания.

- Раньше всего был Покон, - сказал Одинец. - Так меня учили. От отца к сыну ратная доблесть передавалась. Пока за Русь воевали - жив был Покон. А потом покачнулись устои. Держава крепче стала, ратная удача в чужие земли завела. С налету, с копья, взяли себе, что полюбилось, а дальше нега пошла, роскошество, оттуда и расслабление духа. Вот и дрогнул Покон, треснул дух русский, а в трещину яду натекло...

- Эк ты завернул... - задумчиво произнес Башмаков. - Стало быть, кроме вас, бойцов, Покон хранить некому? Государевы стрельцы и полки нового строя - одно расслабление духа, а правда - за вами?

- За нами, батюшка Дементий Минич! - со всем упрямством отвечал боец. Стрельцов пошлют в поход, побьют они врага - хорошо, не побьют - стало быть, воеводы плохи, на другой год иной поход будет. А коли враг к нам пожалует - всем против него вставать придется. Всем - как одной стенке! Всем разом замахиваться и бить!

- Кулаком, что ли?

- Можно сулицей. Можно дубиной, - согласился Одинец. - Сабли и кони-то не у всех есть. Вот для того и храним Покон. Не дай Бог, опять поляки пожалуют...

- Не пожалуют, мы их побили, - перебирая страницы деревянной книжицы, рассеянно отвечал дьяк. - Как же с тобой быть, Акимка Одинец? Не к патриарху же тебя с этой грамотой везти...

- Батюшка Дементий Минич! - воззвал Тимофей. - От патриарха он живым не вырвется! Патриарху ересь истреблять положено!

- Постригут молодца да и отправят в Холмогоры - грехи замаливать, устрашающе добавил Богдан.

- Ведь коли грамота не из Верха и не из Посольского приказа пропала, так в ней ничего опасного и нет! - смело заявил Данила.

Конюхи во все глаза смотрели на Башмакова. Одинец - тот в пол уставился, а они с надеждой - на главу Приказа тайных дел.

Башмаков же, озадаченный странным дельцем, молчал. Он начал этот розыск на свой страх и риск, он поболее двух седьмиц следил за всем, что делалось в Посольском приказе, и как мог удерживал государя от важных дел и решений. Он всякое слово, услышанное от дьяков и бояр, в голове на свой лад перетолковывал - не проболтался ли сукин сын о своей причастности к бумагам, написанным закрытым письмом? Он задержал некоторые важные грамоты только потому, что их было велено переписать письмом тайного склада. И вот теперь все прояснилось...