Деревянная грамота

- Да есть же книга! - вспомнил подьячий. - И напечатана! Зачем еще другая?

- Есть! Более десяти лет назад, когда государь только-только на царство венчался, перевели для него с немецкого "Учение и хитрость ратного строя пехотных людей"! И велел он эту книжицу напечатать, с немецкими же рисунками! А что проку? Ее лишь любопытства ради читают. А Онисима Михайлова книга - дельная. Ее бы напечатать, рисунки гравировать хоть бы и иноземцам отдать можно!

- Да кому требуется - тот переписать закажет, - возразил подьячий. Вам же тут велено церковного круга книги печатать.

- И заказывают переписать, вон у меня переписанная стоит! - Грек показал на книгохранилище. - Монахам-то прибыток, да что они в ратном деле смыслят? С ошибками переписывают, то слово, то два выкинут. Мне сказывали, было как-то - в жалованной грамоте в государевом титуле слово случайно выкинули, так подьячего, что писал, батогами били. А в "Уставе ратных дел" слово-то, поди, поважнее того, что в грамоте!

Стенька, услыхав такую крамолу, смутился, но спорить не стал - тут у них, у книжников, свои понятия, да и не спорить они с Деревниным сюда явились.

Грек оказался въедливый - проявив воинственность своего нрава, и так, и сяк выпрашивал книжицу, насилу от него и отвязались. Посоветовали на прощание бить челом патриарху Никону - пусть велит по окончании следствия изъять деревянную грамоту из Земского приказа и передать в печатню. Государь хотя порой крепко патриархом недоволен, однако на время военных походов его на Москве за себя оставляет, так что власть у Никона немерянная.

- И точно - еретик! - тихо сказал, выйдя за ворота, Деревнин. Книжицу ему оставь! А потом и следа не найдешь! Скажет - мыши изгрызли!

Мыши были и главными вредителями, и порой - главными спасителями в приказах. Как нужно, чтобы столбцы с делом взяли да и сгинули, так, что концов не сыскать, тут мыши и приходили на помощь!

- Я сразу почуял! - не удержался от хвастовства Стенька. - Видал, Гаврила Михайлович, как я у него книжицу-то выхватил?

И похлопал себя по груди, где за пазухой лежала загадочная улика.

- Ты, Степа, молодец, - похвалил подьячий. - Да только зря мы сходили. Печатня тут ни при чем. Я-то грешным делом надеялся, что парнишка от Грека убежал и книжицу унес. Вот бы и дело закрыли. А теперь розыск только начинается... Ну, Грек! Не иначе, воеводой себя вообразил военную науку ему подавай!

Безмерно довольный, что Деревнин на равных обсуждает с ним грядущий розыск, Стенька пошел с начальником рядом, тропка меж сугробами была узкая, скользкая, плохо различимая в темноте, и они жались друг к другу, кренясь и покачиваясь, как если бы провели часа два в кружале.

- Черт бы побрал всех еретиков! .. - продолжал Деревнин, и тут из-за сугроба выметнулось черное, чуть ли не крылатое, и рухнуло на головы подьячему с ярыжкой.

Накрытые тяжелой епанчой, оба повалились наземь.

- Караул! - заорал Стенька не своим голосом.

Место было такое, где имелась надежда докричаться до стрелецкого караула. И нужно было иметь немалую наглость, чтобы еще вечером, не дожидаясь ночи, напасть на Никольской, в трех шагах от Красной площади и самого

Кремля.

Кто-то треснул по епанче - надо полагать, хотел утихомирить Стеньку, а попал по Деревнину. Подьячий взвыл. Тут сверху навалилось чье-то тяжелое тело, а может, и два сразу, груз продавил епанчу до утоптанного снега, разделив Стеньку с Деревниным, и подьячий, втиснутый в сугроб, захлебнулся криком.

Уж как воры и налетчики определили, который из двух им нужен неведомо, а только к Стеньке в кромешный мрак проникла рука и ухватила за грудки тулупа, поволокла наружу. Другая же рука ловко скользнула за пазуху. Третья зажала ему горло, так запрокинув ярыжкину голову, что борода уставилась в самое небо. Тут уж было не до крика и не до караула.

Вдруг хватка ослабла, Стенька был кинут в сугроб по другую сторону дорожки, и тут же раздался скрип снега - налетчики убегали.

- Ка-ра-ул!!! - взвыл ярыжка, выкарабкиваясь. - Гаврила Михайлович! Жив?!?

Он содрал с подьячего старую и грязную епанчу, из тех, какие надевают поверх тулупов от дождя и снега в дальнюю дорогу ямщики, ухватил его за

руку и стал вытаскивать из снега. Деревнин отплевывался и кашлял видать, слюной захлебнулся.

- Кто орет? - раздалось совсем близко.

- Приплелись! - злобно отвечал Стенька. - Как разбой - вас и не докличешься! Как налетчиков догнать - тут у вас брюхо и прихватило!

- Кто таков, сучий сын?! Чего лаешься?! - спросил старший караула, и тут лишь Стенька его признал.

Это были свои же соседи по стрелецкой слободе, братья Морковы. Они и в караул посылались вместе - Василий, Герасим, Иван да Борис. Старший, Ждан, собирался оставить государеву службу и уже больше занимался иными делами, торговлишкой.

- Ивашка! Бориска! Я ж это, Стенька! Сосед!

- Сосе-е-е-ед?!?

- И точно!

- Что это тут было, Степа?

- Да налетчики же! Подьячего моего поднять помогите! - потребовал Стенька. - Под руки берите! Так! Гаврила Михайлович! ..

Деревнин помотал непокрытой головой.