Деревянные кресты

— Вы считаете себя неотразимымъ со своимъ поломаннымъ козырькомъ, въ этой хулиганской каскетк, та… та… Хотите понравиться двицамъ? Хорошъ былъ бы вкусъ у нихъ.

Радость товарищей прорывается подобострастнымъ тихимъ смшкомъ.

Сюльфаръ все не шевелится, вытянувъ лвую руку, закинувъ голову.

— А эти волосы! Честное слово, онъ не стригся съ самаго начала войны… Брюки разорваны, та… та… грязь на башмакахъ… Плохо одтъ, очень плохо одтъ. Запишите его фамилію, Морашъ, четыре дня ареста… И пусть его остригутъ, та… та… хорошенько.

Сюльфаръ невозмутимъ. Онъ не дрогнулъ бровью, не шелохнулся. Ахъ! Эти побдители на Марн…

Мы думали, что смотръ оконченъ и отъ нетерпнія у насъ дрожали колни, какъ вдругъ капитанъ скомандовалъ:

— Сумки на землю!

Я такъ и зналъ! Начинается осмотръ запасныхъ състныхъ припасовъ.

Стоя на колняхъ передъ разстегнутой сумкой, приходится все разобрать, все перепутать, все вытащить, чтобы отыскать кубики соленаго бульона, раздавленные подъ рубашками, или пакетъ съ кофе, которое разсыпалось по носкамъ и пачкаетъ блье.

Вынимаютъ вс, стоя на колняхъ, охваченные злобой.

— Думаетъ, что слопаютъ вс его бисквиты, — ворчитъ Веронъ.

Раскладываютъ все свое имущество: патроны, сахаръ, консервы изъ обезьяньяго мяса. Такъ трудно было уложить все въ сумку, и теперь надо опустошить ее до дна. Товарищи на четверенькахъ встревоженно считаютъ и пересчитываютъ свои патроны.

— Чортъ возьми, у меня не хватаетъ… Нтъ ли у тебя лишнихъ?

Все наше имущество заключается въ этой кучк тряпья и консервовъ, которую капитанъ ворошитъ концомъ своей палки, считая патроны.

Онъ быстро проходитъ по рядамъ, затмъ становится лицомъ къ нашему взводу и спрашиваетъ:

— Не хочетъ ли кто-нибудь быть кашеваромъ? Кашеваръ пятаго отдленія отставленъ. Кто хочетъ занять его мсто?

Тотчасъ же вс сразу взглянули на Буффіу. Двсти человческихъ головъ съ оживившимися лицами повернулись къ нему, предвкушая возможность посмяться. Торговецъ лошадьми весь покраснлъ, но все-таки крикнулъ:

— Я!

— Вы умете стряпать? — спросилъ его Крюше.

— Я былъ поваромъ по профессіи, господинъ капитанъ.

Тутъ вся рота прыснула со смху. Брукъ, согнувшись вдвое, задыхался.

Не могли удержаться даже сержанты, стоявшіе смирно, и Крюше, недовольный, долженъ былъ скомандовать:

— Вольно! Разойдись!

V КАНУНЪ БОЯ

— Шесть часовъ, а обда еще нтъ… Ну, это все-таки слишкомъ!

Сюльфаръ не можетъ усидть на мст. Вынувъ свою кружку и котелокъ, онъ становится у входа въ ту часть окопа, которая занята зуавами, откуда должны появиться кашевары со своими помощниками.

Но никто его не слушаетъ, никто его не поддерживаетъ. Одни читаютъ, другіе спятъ въ своихъ землянкахъ, маленькій Беленъ пришиваетъ пуговицы въ своей шинели телефонной проволокой. Гамель жуетъ табакъ. Это всеобщее безразличіе возмущаетъ Сюльфара. Онъ пожимаетъ плечами и отводитъ душу, отбросивъ ногой валяющійся котелокъ и насмшливо ворча:

— Получимъ мы… да… Получимъ чечевицу съ пескомъ и макароны въ холодной вод. А тмъ временемъ кашевары обжираются со всми остальными скотами.

Я знаю Сюльфара и его крайнія мннія: „остальные скоты“ — это вс т, кто не попадаетъ въ окопы, безъ различія пола, званія, чина.

Затмъ онъ развиваетъ планъ реформъ военнаго быта, въ которомъ особенно подчеркивается, что вс солдаты по очереди должны занимать должность кашевара. Но т, кто еще не чувствуетъ голода, ни словомъ не поддерживаютъ его: Бреваль пишетъ, Брукъ храпитъ, Веронъ насвистываетъ.

Тогда, окончательно обезкураженный, Сюльфаръ умолкаетъ, вынимаетъ ножъ и начинаетъ соскабливать засохшую дрязь съ своихъ башмаковъ.

Въ этотъ моментъ знакомый шумъ заставляетъ его поднять голову.

— Вотъ они!.. На обдъ, ребята!

Дйствительно, появляется кухонная команда съ кастрюлями и бидонами.

Во глав идетъ Буффіу, неся на ше, какъ четки, нанизанныя на веревку буханки хлба, держа въ одной рук второе обденное блюдо, а въ другой бидонъ, куда вошло, наврное, литровъ пять вина.

Мы прислоняемся къ перегородкамъ или входимъ въ свои земляныя дыры, чтобы пропустить кухонную команду, затмъ мы обступаемъ нашего кашевара и его помощника, которые опускаютъ на землю свою ношу.

Жадно пріоткрываютъ крышки.

— Что хорошаго пожевать?

Вс разомъ забрасываютъ вопросами Буффіу, который отираетъ потъ.

Буффіу и его помощникъ отвчаютъ важно, краткими словами, съ какимъ-то страннымъ видомъ на который я сейчасъ же обратилъ вниманіе.

— Сегодня мясные консервы, — сообщаетъ Буффіу, — другого мяса не дали. Я приготовилъ рисъ съ шоколадомъ, это, должно быть, превкусно…

— Вина хватить… Письма у него.

Но все это онъ говоритъ неестественнымъ тономъ, съ озабоченнымъ видомъ, такъ что, наконецъ, и Веронъ замчаетъ это.

— Что вы корчите такія странныя рожи, — добродушно говоритъ онъ имъ… — Что случилось?

Буффіу киваетъ головой, и его толстое лицо, такое лоснящееся, что я долго подозрвали, не моется ли онъ кускомъ сала, силится принять озабоченное выраженіе.

— Радоваться нечему, — говорить онъ какъ бы съ сожалніемъ… Послзавтра вы наступаете.