Деревянные кресты

Еще одно дуновеніе обожгло насъ… Я приподнялся, сжавшись въ комокъ, уткнувъ голову въ колни, стиснувъ зубы. Съ перекошеннымъ лицомъ, съ прищуренными, полузакрытыми глазами я ждалъ… Снаряды слдовали одинъ за другимъ, но ихъ не было слышно, они падали слишкомъ близко, слишкомъ оглушительно. При каждомъ удар срывается и подскакиваетъ голова, внутренности, все трясется. Хочется стать маленькимъ, все меньше и меньше, каждая часть своего тла пугаетъ, члены судорожно сжимаются, голова, гд пустота и шумъ, старается укрыться куда-нибудь, чувствуешь, наконецъ, страхъ, ужасный страхъ… Подъ этими смертельными раскатами грома превращаешься въ дрожащій комокъ, остаются только прислушивающіяся уши и сердце, исполненное страха…

Между каждымъ залпомъ проносилось десять секундъ, десять секундъ жизни, десять безконечныхъ секундъ счастья, и я смотрлъ на Фуйяра, который уже не шевелился. Онъ лежалъ на боку, съ багровымъ лицомъ, и огромная рана зіяла у него въ горл, какъ у зарзаннаго животнаго.

Зловонный дымъ заволакивалъ дорогу, но ни на что не хотлось смотрть; я въ ужас прислушивался. Взрываясь вокругъ, снаряды забрасывали насъ осколками камней, а мы лежали въ нашей ям — двое живыхъ и одинъ мертвый.

Внезапно, безпричинно, огонь прекратился. Тяжелые снаряды еще падали на развалины, вздымая черные столбы, но уже дальше, уже на другихъ людей. Мы были такъ потрясены, что это мгновенное затишье, эта короткая передышка показалась намъ чмъ-то диковиннымъ. Я обернулся, и у подножья откоса увидлъ, какъ Бертье склонился надъ чьимъ-то распростертымъ тломъ. Кто это?

Вдоль дороги вставали товарищи. — „Гренадеры!“ — звалъ чей-то голосъ.

Затмъ справа стали передавать изъ ямы въ яму приказъ:

— Полковникъ спрашиваетъ, кто командуетъ на лвомъ фланг… Передавайте дальше…

— Передавайте дальше… Полковникъ спрашиваетъ, кто командуетъ на лвомъ фланг…

Я увидлъ, какъ Бертье потихоньку опустилъ на траву голову убитаго. Онъ всталъ, блдный, и крикнулъ:

— Подпрапорщикъ Бертье, третьей роты… Передавайте дальше…

* * *

Жильберъ, волоча трупъ за шинель, дотащилъ его до края широкой воронки, гд мы укрылись. Давно уже онъ не боялся мертвецовъ. Однако, онъ не ршился взять его за руку, за его жалкую, скрюченную, желтую и грязную руку, и старался не смотрть въ его потухшіе блесоватые глаза.

— Намъ нужно было бы еще три, четыре такихъ трупа, — замтилъ Лемуанъ. — Мы сложили бы изъ нихъ хорошій брустверъ, особенно, если посыпать немного землей сверху.

Минуту тому назадъ бдный парень съ ошаллыми, застывшими отъ испуга глазами бжалъ вмст съ нами къ германскимъ окопамъ, гд вспыхивали короткіе и прямые огни маузеровъ. Затмъ, отъ налетвшаго шквала снарядовъ рота пордла, пулеметы скосили цлые ряды людей, и отъ трепетной, несущейся впередъ, безмолвной, трагичной массы осталось только двадцать человкъ, зарывшихся въ воронки, остались только ползущіе и стонущіе раненые, и вс эти трупы…

Жильберъ слыхалъ, какъ товарищъ между двумя взрывами закричалъ:

— Ахъ! конечно! — Раненый еще проползъ нсколько метровъ, какъ раздавленное животное, и умеръ съ судорожнымъ хрипомъ. Вызвало ли это въ насъ печаль? Едва ли…

На этомъ вымершемъ пол, на безвстномъ куск земли стало только однимъ трупомъ больше, больше однимъ мертвецомъ въ голубой форм; его, если возможно будетъ, — похоронятъ посл наступленія. Въ нсколькихъ шагахъ подъ мловымъ холмомъ были зарыты нмцы: ихъ кресты пригодятся и для нашихъ, срая фуражка на одной втк, голубая — на другой.

— Такъ что же мы будемъ длать? — спросилъ Гамель, съ разорваннаго рукава котораго капала кровь. — Разв ты не видишь, что они насъ забыли?

— Да лтъ, — сказалъ Жильберъ. — Второй батальонъ, несомннно, выступить, но нужно подождать артиллерійской подготовки.

— А если они возьмутъ низкій прицлъ, то опять мы поплатимся.

Германскіе окопы едва виднлись, скрытые высокой травой, за зубчатой стью проволочныхъ загражденій. Нмцы уже не стрляли, и даже пушки ихъ смолкли. Только нсколько тяжелыхъ снарядовъ пронеслось очень высоко, издавая булькающій звукъ опорожняющейся бутылки, и попадали въ деревню, заволакивая развалины густымъ облакомъ дыма, похожаго на фабричный.

Нсколько солдатъ лежало у края воронки, внимательно наблюдая сквозь траву; другіе бесдовали, сгрудившись на дн.

— Ты думаешь, что придется идти дальше, брать ихъ третью линію?

— Очень можетъ быть. Если только не начнемъ рыть окопы здсь.

— Но, вдь, не съ этими же остатками идти въ наступленіе.

— Наплевать! Осталось у тебя что-нибудь въ фляжк?

— Нтъ… Посмотри, сколько легло товарищей посл того, какъ мы взяли деревню.

Повсюду были убитые: зацпившіеся за острыя желзныя проволочныя загражденія, упавшіе въ трав, зарывшіеся въ воронкахъ. Тамъ голубыя шинели, здсь — срыя. Были трупы ужасные, съ раздутыми лицами, какъ бы прикрытыми сплошной маской сраго фетра. Были почернвшіе, съ пустыми орбитами глазъ, лежавшіе со времени первыхъ наступленій. На нихъ смотрли безъ волненія, безъ отвращенія, и когда на воротник шинели прочитывали незнакомый номеръ, то говорили только: — „А я и не зналъ, что ихъ полкъ тоже участвовалъ“…