— Кончилась па́дера. Улеглась.
— Падера? Какая падера? — спросила Надежда Анатольевна, светло глядя на чистое синее небо.
— А это когда бесперечь, как вот теперь, дует ветер. Ныне еще мало, а то и на месяц задует. Кто без привычки — тому плохо, голова болит... Когда падера, надо держать себя... Еще ладно, дождей не было…
Упущенные возможности
Еще зимой, в начале февраля, когда на улице медленно настаивались тусклые морозы и рассвет приходил так поздно, меня неожиданно коснулось что-то удивительное, светлое, будто кто улыбнулся из далекого детства, и я тут же вспомнил тихую просторную деревню, в которой жил прошлым летом, за нею луга и кусты, задумчиво стоящих лошадей, и высокое синее небо с белым неподвижным облаком, и громаду прохладной воды Чудского озера, и спокойную тишину. И с того дня с нетерпением стал ждать наступления весны, а за ней лета, чтобы еще раз побывать в тех местах.
И чем больше ждал, тем острее видел, сколько я упустил в то лето, мимо чего прошел, а то и просто не узнал, откладывая «на потом», а потом что-то заслонило, помешало прийти, и вот теперь то одно, то другое вспомнилось и стало сожалением, и этих сожалений набралась целая куча, и непонятно было, чем же таким главным я занимался в прошедшее лето, если столько упущено и не замечено.
За все лето я ни разу не был в лесу. А лес там огромный, километров на сто в глубину, в него даже местные не решаются забираться — все больше топчутся вблизи дороги. Не пришел я в лес потому, что выпало сухое лето и не было грибов. Но разве в лес надо ходить только за грибами? Это уже потом, когда хорошо узнаешь, можно и не любопытствовать. А если впервые?
Если лес совершенно незнакомый, как неоткрытая страна, так неужели же нет никакого желания побывать в нем, посмотреть, как растет, чем живет? В городе идешь и то задираешь голову на дома, и далеко не на самые лучшие, так как же не взглянуть на живое дерево, которое вот уже лет тридцать без тебя тянется к солнцу! А есть деревья и постарше, которым за сотню, которые росли, когда еще и тебя не было на земле. А есть и молодняк... Как же не поглядеть на такое? А птицы! Их пересвисты, теньканье, гурлыканье, щебет...
И странно, я там не был. Я, любящий глухие места. Такие, чтоб ни человека, чтоб, куда ни посмотришь, дико — ни топор не прошелся, ни выстрел не прогремел. Чтоб такое ощущение, что вот так и тысячу лет назад здесь было и что я первый сунул сюда свой нос. И всегда ждешь от такой глухомани чего-то необыкновенного, такого, о чем люди и представления не имеют, какую-то, может быть, избушку на курьих ножках...
Однажды на такую избушку я наткнулся в тайге. Правда, стояла она не на курьих ножках, а на столбах — это чтобы мелкое зверье не забиралось. Никакого крыльца или ступенек к двери не было, и, чтобы попасть, надо было перенести к ней от громадной лиственницы приставную лесенку. И я перенес, и только тут подумал, как это все необыкновенно: и избушка с малым прорезом в стене, затянутым пузырем, наверно сохатиным, а может оленьим, и эта убранная от зимовки лесенка, чтобы не забрался зверь, пока хозяин в отсутствии, и тишина такая, что слышно, как-в стороне тенькает какая-то пичуга, и все это — как в сказке — в самом дремучем месте.
К этому месту я пробирался настойчиво и упрямо — будто знал, что меня ожидает нечто необыкновенное, — перелезал через буреломы, вваливался в болота, переходил по валежинам протоки — и, конечно, все же никак не ожидал найти такую избенку. И когда нашел, то первое, что испытал, было нечто похожее на оторопь, и я попятился. Откуда она, эта избенка, в такой глуши? Кто в ней? Охотник? Или просто житель? Перед ней была площадка, ровная, вытоптанная. Значит, не только зимой, но и летом живет. Кто же может тут жить? Я окликнул, хотя понимал — если лестница приставлена к дереву, навряд ли кто есть в избе, но все же позвал. Странно прозвучал мой голос в нежилой тишине, он как бы повис в неподвижном воздухе. Я постоял, подождал, ничего не дождался и, робея, полез по лесенке.
Нет, это не была зимовка охотника. Мне и в них приходилось бывать. За изыскательскую жизнь где только не побываешь! Тут же было совсем иное. Кроме грубого стола с двумя чурбаками для сидения, топчана, сооруженного из козел, настила из жердей, печки из дикаря, схваченного глиной, был еще берестяной короб. Пожалуй, никто лучше этого короба не мог бы объяснить, кто здесь живет. Не сразу, но все же я поднял крышку и увидел аккуратно сложенное тряпье. И тут же опустил крышку, боясь, чтобы не приняли меня за вора. И вышел наружу.
Какой молчаливой была вокруг тайга. Было такое ощущение, будто она сумрачно наблюдает за мной — что, мол, я стану делать дальше. Напротив двери стояла темная старая ель. Ее нижние седые от моха ветви были широко раскинуты, словно она загораживала мне обратный ход.
Когда попадаешь в такое глухое место, то кажется, кто-то находится за спиной. И тогда невольно оборачиваешься и нервно оглядываешь то, что позади.