Деревянные пятачки

Идти ему надо было до дому с километр, не меньше. Обычно весь этот путь от лесхоза, где он работал, Василий проскакивал на автобусе, не замечая расстояния, с шуточками-прибауточками — в поселке давно уже все друг друга знали, — не замечая пути и от больницы до дому; теперь же этот кусок показался ему довольно порядочным, к тому же в темноте. Да еще сеял мелкий дождь в безветрии.

И Василий шагал и шагал и все думал о себе, о том, что же будет с ним дальше. И снова, в который уже раз, возвращался мыслями к тому, как же это так могло у него получиться, что он до того допился, что потерял руку?

«Главное — причины никакой нет, а хлещу так, будто завтра конец света, — подавленно думал он. — С чего я так пью-то? Ведь не алкаш...»

Неожиданно близко показались огни в двухэтажных домах, и среди них он различил свои два огня в окнах — еще не спали, ждали его, — и он замедлил шаг, потому что ему что-то надо было до конца понять, прежде чем войти в дом. К этому его толкала безостановочная нудная боль в руке, будто там скопилась вся тоска, которая теснила ему сейчас сердце.

«Я погибну, если не брошу пить, — встревоженно подумал он и почувствовал, как по спине прошелся колючий холод, когда он представил себе свою жизнь и дальше в пьянках. — То, что пальцы садануло, это мне как предупреждение. Не возьмусь за разум — загину. Как есть загину, а еще молодой, три десятка с малым, жить да жить...» И неожиданно вспомнился какой-то летний день с белым облаком на голубом небе, прожитый то ли в детстве, то ли в юности, и от этого как теплым ветром пахнуло и сразу стало светло на душе, но это чудесное состояние быстро исчезло. Василий споткнулся, от резкого движения острая боль охватила руку.

Он охнул и, чуть не плача, с безнадежной тоской воскликнул: «Да что же делать-то!» — лишь одно сознавая, что дальше так жить, как жил он до сих пор, нельзя. Иначе загинет...

— Васька!

Из темноты забора шагнул на полусвет дороги Мишка Шуршенников.

— А, это ты? — глухо сказал Василий.

— Ну как?

— Вона какая, — Василий поднял обмотанную бинтами руку, будто Мишка и так не мог заметить. И бюллетень не дали...

— Иди ты! Дела... Чего ж теперь делать-то станешь?

— А и сам не знаю...

— Идем ко мне.

— А чего у тебя?

— Бутылка «красноты». Посидим, может, чего и придумаем.

Василий взглянул на руку, но часы были под бинтом.

— Время-то сколько?

— Двенадцатый.

— Ну что ж, давай зайду ненадолго. А то голова тяжелая, да и вообще...

Они вошли в калитку, прошагали по цементной дорожке к крыльцу и поднялись в дом. Там еще не спали.

1970

Вася-глухой

Кто-то пустил слух, будто Вася-глухой выиграл по денежно-вещевой лотерее «Волгу». Я искренне порадовался за него. Наконец-то повезло человеку. Конечно, машину он не возьмет — не до машины ему, — деньгами получит, — дом построит, хватит ему жить в старом бараке, приоденется, и Настасья — его жена — приоденется, и парень тоже, большой уже сын-то, восемнадцать годов. И все будет как надо, потому что нельзя же, чтобы человек всю жизнь провел в нужде. А Вася провел ее именно так.

После войны ему не везло. В войну было лучше, — об этом он сам говорил, правда был контужен, но жив остался, только плохо стал слышать. «А другие, — говорил он, — другие вообще не вернулись. Два ордена получил. Уважали меня». Так говорил он.

И когда вернулся с войны, думал, такой же порядок будет и в гражданке, но мирная жизнь по-своему распорядилась им. Прежде всего он не нашел своего дома — сгорел в войну. Жена уцелела, но была замужем за другим.

— Я думала, убитый ты, — сказала она, — потому и вышла замуж. Жить-то надо.

— Довольная?

— Да ничего, живем... Ты уж прости меня.

Это он не услышал — она сказала тихо, но по глазам, в которых затуманилась жалость, понял и негромко ответил:

— Что ж, если тебе хорошо, так и ладно, не всем же плохо.

И уехал на Карельский перешеек. В то время туда много ехало переселенцев.

Его направили в небольшой поселок, расположенный на берегу красивого озера. Там только что открыли клуб, но не было киномеханика, а Вася немного понимал по этому делу и стал «крутить» кино. Ему очень нравилась такая работа. Но радость его продолжалась недолго, с полгода, потом появился настоящий механик. Рассказывали, когда Вася был механиком, то лента рвалась каждые пять минут, а мрак в зале стоял по полчаса, а то и больше. Пожилые злились на Васю, но молодежь любила такие интервалы, особенно парни. Как только рвалась лента, так тут же девчата начинали визжать.

Женился же он так. Был в компании, подвыпил, и довольно изрядно. Когда проснулся, то увидел себя на одной постели с Настасьей, сторожем на пекарне. Она обнимала его за шею круглой толстой рукой — от булок ее крепко раздало. Вася и не думал жениться, но получилось так, что не успел он еще с постели подняться, как вошли две сестры Настасьи и ее брат, грузчик хлебозавода, и поздравили Васю и Настасью с законным браком. И Васе ничего не оставалось делать, как сбегать за пол-литрой.