Деревянные пушки Китая. Россия и Китай – между союзом и конфликтом

Сложенные из кирпича стены были внутри заполнены хорошо утрамбованной землёй и камнями. Наверху стены шли трёхметровой ширины зубцы, между которыми могли быть поставлены орудия. В зубцах были проделаны четырехугольные бойницы для гингальсов. По оценкам европейских офицеров, зубцы могли быть легко уничтожены артиллерией, но пробитие в стене бреши было делом весьма трудным и требовало значительного расхода снарядов.

Через каждые 300 шагов из ограды выступали четырёхугольные полубашни. Тринадцать наружных городских ворот с поля прикрывали полукруглые равелины. Их стены были аналогичной конструкции, но менее широкие, чем городские. Ворота в равелин находились сбоку слева, вследствие чего штурмующие не могли бы прикрываться щитами от огня и стрел с городской стены, а заняв ворота равелина, нельзя было разрушить выстрелами главные ворота.

В передней части равелина находилась четырёхугольная башня, возвышавшаяся над стенами на 15 метров. Башня имела четыре этажа, каждый с 20 амбразурами, по 12 на фронте и по 4 на каждом фланге, т. е. башня могла вместить до 80 орудий. На четырёх углах городской стены Пекина также находились аналогичные башни. Стены и все фортификационные постройки Пекина были сложены из серого необожжённого кирпича высокой твёрдости.

Амбразуры башен, расположенных у ворот и на углах городской ограды, закрывались деревянными щитами, на которых были нарисованы дула орудий, ибо сами башни в это время оставались практически невооружёнными и служили казармами для солдат. Пушек на стенах Пекина в действительности было весьма немного.

Основная масса китайских войск занимала северо-западную часть города, прикрывая дорогу на Жэхэ, куда «ушёл в поход» император, и летний императорский дворец Юаньминъюань в десятке километров от Пекина. Союзники решили, не увязая в огромном городе, двинуться к этому летнему дворцу – передовые части французов достигли его поздним вечером 6 октября.

Грабёж императорских жемчужин

Огромный дворцово-парковый комплекс был оставлен цинскими войсками, и лишь во внутреннем дворе французские разведчики вступили в схватку с несколькими десятками маньчжурских гвардейцев. Вооружённые мечами и луками, они ранили французского офицера, но были расстреляны европейскими ружьями.

Дворец Юаньминъюань был настоящей сокровищницей, в которой за два века маньчжурские богдыханы собрали ценности и произведения искусства всех императорских династий Китая. Англо-французы тут же сочли дворец своим военным трофеем и начали его грабёж, сначала централизованный, чтобы разделить ценности поровну между Англией и Францией, но потом, не удержавшись, европейские солдаты и офицеры бросились грабить индивидуально. Объём и стоимость похищенных ценностей не поддаются учёту. Например, разграбили ожерелья с самыми большими в мире жемчужинами, потом их продавали в Гонконге по 3000 лянов (111 кг серебра) каждую, а одному из британских солдат посчастливилось положить в походный ранец миниатюрную статуэтку Будды, одну из древнейших на планете, которую потом в Лондоне оценили в фантастическую по тем временам сумму – свыше тысячи фунтов стерлингов.

Неудивительно, что на следующий день в великолепном Юаньминъюане начались пожары. Естественно, англо-французы винили во всём неких китайских поджигателей. Вообще, судьба дворца очень напоминает произошедшее полувеком ранее разграбление и разорение французскими интервентами Московского Кремля.

Принц Гун вернул союзникам их парламентёров, арестованных Цэнгэринчи, когда европейцы начали атаку у Чжанцзяваня, правда, живыми лишь половину – остальных успели убить, посчитав европейское наступление вероломным нарушением мирных переговоров. Следует помнить, что и европейцы, в свою очередь, считали коварным нарушением переговоров само построение армии Цэнгэринчи на их пути к Пекину. Обе стороны абсолютно не доверяли и не понимали друг друга…

Англо-французы потребовали у принца Гуна до полудня 13 октября передать их войскам ворота Аньтин (Аньдинмынь) в северной стене Пекина. Союзники начали установку батареи осадных и нарезных орудий в 750 шагах от ворот.

«Китайские солдаты смотрели с любопытством со своих стен на постройку батарей и вовсе не препятствовали производству работ», – с каким-то даже унынием от этой безблагодатности цинского оружия пишут Бутаков и Тизенгаузен. Вскоре осадная батарея была готова к открытию огня, и лишь за несколько минут до истечения срока ультиматума маньчжурские власти открыли ворота для европейских солдат.