— Спать будешь в этой комнате, — вполголоса распорядился князь, — постель тебе сейчас принесут. Прислуживать будут два самых доверенных человека, остальным знать незачем. Они будут за дверью неотлучно. Если тебе что-нибудь понадобится, для себя или... — тут он помедлил, словно боясь назвать умирающего по имени, будто сам звук этого имени мог привлечь внимание смерти, —...или... для него... требуй беспрекословно. Даже если этого и вовсе на свете нет. Прикажи — и будет.
Он замолчал, снял руку с плеча Кенета, повернулся и вышел, не прощаясь. Все-таки и в тяжком горе он оставался князем, а князю не подобает падать в ноги деревенскому юнцу и просить его сделать все возможное и невозможное. Даже если этот юнец — твоя последняя надежда. Промедли князь еще немного, и он бы не удержался.
Кенету его новые обязанности не показались обременительными, хотя он и делал все собственноручно: ведь теперь на его попечении был только один больной, да и навести порядок в комнате наместника не в пример проще, чем в заросшей грязью больнице. Мытье полов Кенет не доверил никому. Когда первый же из «особо доверенных слуг» сунулся было с ведром и тряпкой, Кенет их тут же отобрал, а в ответ на протесты «особо доверенного» нахально заявил: «Ты сначала уши вымой. Себя обихаживать не умеет, а туда же, полы мыть берется». Кенет отдраивал каждую досочку пола, каждую пядь стен с той же деревенской тщательностью, с которой он недавно, не разгибаясь, скреб больничные коридоры. Тряпка так и летала в его проворных руках, работа спорилась ладно и весело, и наместник Акейро наблюдал за ним с немалым интересом. Здоровье его шло на поправку, пробуждался интерес к жизни, и, наблюдая за Кенетом, Акейро спасался от скуки: у него уже хватало сил скучать. Из-за раскрытой настежь балконной двери доносились звуки городской жизни, и Акейро жадно вслушивался в них. Ему нельзя было вставать, нельзя утомляться. Непривычная бездеятельность томила его, и он зачастую сердился на Кенета, спорил с ним, отказывался от еды. К слову сказать, с едой возникли некоторые сложности: раз наместник предается посту и молитвам, то и пищу ему надо готовить постную и в самом малом количестве. Между тем больного следовало кормить сытно и обильно. Пришлось князю Юкайгину задержаться в гостях у господина наместника. Постная еда, приготовленная на дворцовой кухне для его светлости господина наместника, оказывалась на столе князя Юкайгина, а разносолы, приготовленные для ублажения княжеского аппетита, перемещались в спальню Акейро. Еда для скучающего Акейро тоже была развлечением, а отказ от еды — тем более.
— Не буду есть! — говорил он, сердясь полушутя-полувсерьез.
— Будете, — хладнокровно отвечал Кенет, и господин наместник со вздохом подчинялся. Пообедав, Акейро неизменно требовал городских новостей, и Кенет с неизменным хладнокровием ему отказывал.
— Вот помру со скуки, — грозил Акейро, — будешь знать.
— Его светлость запретил вам умирать, — спокойно отвечал Кенет. — И волноваться тоже. Никаких дел, никаких городских новостей. Довольно с вас и того, что все в порядке.
Акейро в ответ изобретательно проклинал дурацкое распоряжение и уверял, что достаточно здоров, чтобы заняться делами, но Кенет не сдавался.
— Вот про ведьму, если вашей светлости будет угодно, могу рассказать.
— Про какую ведьму? — скривился Акейро.
— Которая жила в доме из горчичных зерен.
— Откуда она столько горчичных зерен взяла? — против воли заинтересовался Акейро.
— Она их ела, — объяснил Кенет. — На завтрак. Только горчицу, и больше ничего.
— Зачем? — изумился Акейро.
— Чтобы злее быть. Она же была злая ведьма.
— Логично, — хмыкнул Акейро.
— Вот она горчицу и ела. А если у нее от завтрака оставались горчичные зерна, она их собирала. И потом выстроила из них дом и в нем жила.
— Сколько же надо было горчицы съесть! — восхитился Акейро. — Пожалуй, это интересно. Рассказывай.
И Кенет рассказывал. И про ведьму из горчичного домика, и как поспорили два волшебника, и как моряки искали Неведомую Землю...
— Изумительно, — признал Акейро, со вздохом откидываясь на изголовье. — Ты чудесно рассказываешь сказки. Знаешь, из тебя бы получился замечательный старший брат.
«Кени, а ты мне завтра кораблик из коры сделаешь?» — донеслось почти беззвучно откуда-то издалека. Воспоминание сдавило горло, воздух внезапно сделался сухим и неприятно резал глаза.
— Не думаю, — сдержанно возразил Кенет и отвернулся.