Князь Юкайгин стоял, держась за дверную створку. Он хотел сказать что-то, но Акейро его опередил. Он вскочил и подошел к старому князю, словно желая обнять его, но не обнял. Годами Акейро приучал себя к сдержанности, и сейчас он просто не был способен обнять князя. Он стоял и глядел на него. И князь молча стоял, впитывая в себя тихое сияние его улыбки.
— Живой, — медленно произнес князь, словно не веря ни своим глазам, ни своим словам.
— Вы были правы, ваша светлость, — тихо сказал Акейро. — Жить в этом городе намного приятнее, чем умирать.
И тут князь взревел, как обрадованный медведь, и сам сграбастал в объятия его светлость господина наместника Акейро.
Кенет смущенно отвел глаза, словно боясь помешать его ликованию, и принялся собирать доску и фигуры.
— Эй, парень, — окликнул его Юкайгин, отпуская порядком помятого Акейро. — Доску оставь. Я так понимаю, он тут тебя наголову разбил? Ну а сейчас я его разделаю.
— Я играю хуже, — кисло напомнил Акейро.
— Вот именно, — удовлетворенно хмыкнул Юкайгин. Кенет, не переставая дивиться непредсказуемости старого князя, вновь расставил фигуры на доске.
— Сейчас сюда обед принесут, — заметил князь, усаживаясь за доску. — Вот пока я буду господина наместника обыгрывать, ты и поешь. До сих пор этот несчастный больной съедал все подчистую?
— До тех пор, пока мне удавалось все ему скармливать, — в тон князю ответил Кенет.
— Вот и поешь досыта. Ваш ход первый, ваша светлость.
Когда принесли обед, партия была в самом разгаре. Акейро был действительно здоров и полон сил и сражался отчаянно. Хотя перевес был явно на стороне князя, наместник сдаваться не желал. Кенет машинально сунул в рот кусок жаркого, не отводя глаз от доски, на которой Акейро только что отыграл две позиции. Когда Кенет дожевал, князь заставил Акейро вернуть дракона на землю.
— Можно мне тоже яблочка? — со вздохом поинтересовался Акейро, уводя дракона на третью линию.
— А это как он скажет, — ухмыльнулся Юкайгин. Кенет пододвинул поднос с едой наместнику, не переставая удивленно следить за игрой. Партия закончилась хотя и не полным разгромом Акейро, ибо свести вместе облака князю не удалось и удар молнии не воспоследовал, но все позиции Акейро были надежно заблокированы, и ни один из трех уцелевших драконов не мог подняться в воздух.
— Четыре очка в мою пользу, — произнес князь, смешав фигуры.
— Шесть, — поправил его Акейро. — Я считал.
— Все равно не так уж плохо, — усмехнулся князь. — Вот теперь я вижу, что вы действительно здоровы.
Он повернулся к Кенету, и тот почувствовал, что краснеет: с такой благодарной нежностью взирал на него князь. Именно Кенет, и никто другой, был причиной чудесного выздоровления Акейро, вот ему и досталась часть той сердечной привязанности, которой князь уже давно одарил Акейро.
— Я тебе до конца жизни обязан, малыш, — тихо произнес князь Юкайгин. — Я даже не знаю, какая награда может сравниться с тем, что ты для меня сделал.
Кенет растерялся окончательно. Да что он, собственно говоря, такого сделал? Полы мыл? Сказки рассказывал? Прикладывал к груди Акейро лед? Кормил с ложечки? И ведь не надрывался же. Кенет не привык, чтобы воздаяние за работу плыло поверх заслуженного, и ему сделалось не просто неловко, а прямо-таки неприятно.
— Да ничего мне не надо! — почти выкрикнул он. — Я и сам себе на жизнь заработаю!
Акейро скептически прищурился, и Кенет отвел строптивый взгляд почти в отчаянии.
— То есть... конечно... если б не гильдии...
— Это можно устроить, — усмехнулся Акейро. Он подошел к двери, распахнул ее и негромко приказал первому же подвернувшемуся слуге: «Прибор для письма, пергамент и мою личную печать».
Слуга обернулся мигом. Акейро смочил кисть заранее приготовленной тушью; быстро, не задумываясь, заполнил указом лист пергамента и приложил печать.
— Не сворачивай, — предупредил он Кенета, вручая ему пергамент. — Пусть просохнет.
Кенет взглянул на врученный ему лист. Указ наместника освобождал Кенета от взносов в какую-либо гильдию и даровал ему право зарабатывать на жизнь любым ремеслом, каким он только пожелает, в пределах всего княжества.
— Я надеюсь, это ты можешь принять без угрызений совести? — насмешливо спросил Акейро.
Значит, наместник разгадал его и вдобавок не рассердился! Кенет молча кивнул в ответ, от смущения не зная, под какую половицу провалиться. Возраст сказывался: в пятнадцать лет люди часто куда меньше боятся умереть, чем попасть в неловкое положение. В больнице Кенет отважно бросился защищать раненого Аканэ от троих сразу, а в опочивальне наместника не знал, куда спрятаться от изъявлений благодарности. Уши его горели, ладони вспотели совершенно некстати, ибо вытереть их об одежду под взглядом двух сиятельных особ не представлялось возможным. К тому же в правой руке Кенет продолжал сжимать злосчастный указ. Он хотел было понезаметнее свернуть уже просохший пергамент в трубочку и спрятать его, но этим неловким движением только привлек внимание к своим злополучным рукам.