Деревянный меч

— Я тебе скажу, в чем дело! — продолжал бушевать мужик. Кенет невольно ступил ему навстречу, и только тут мужик разглядел толком своего недоумевающего спасителя. Разглядел и синий кафтан-хайю, и боевой цеп, и меч в огромных старинных ножнах. Лицо мужика покраснело от натужного страха, глаза полезли из орбит.

— Простите великодушно, господин воин, — дурным фальцетом завопил мужик, валясь на колени и хватая Кенета за полы кафтана. — Не признал... не извольте гневаться...

С подобной униженностью Кенет сталкивался впервые, тем более что унижались-то перед ним. Его замутило от отвращения.

— Не извольте гневаться, господин воин! — голосил мужик. — Это я со страху невесть что кричал... смилуйтесь... вы этому поганцу мимоходом морду набили, да и ушли, а нам здесь жить... они же нас всех...

Набил поганцу Кенет никак уж не морду, но он решил не придираться к словам, тем более что для него кое-что становилось понятнее. Наглый парень, похоже, имеет друзей. Именно их и боится этот мужик. И много друзей: боится побитый явно не только за себя.

— Вставай, — негромко сказал Кенет, стараясь скрыть брезгливость. — Негоже так в пыли валяться. Стыдно все-таки. И лицо утри. Как ты с таким лицом в деревне покажешься?

При слове «деревня» мужик замычал от отчаяния, но с колен все-таки встал и лицо утер.

— Вот и хорошо, — сказал Кенет. — А теперь веди меня в деревню. Охота мне посмотреть, у кого из-за меня будут неприятности.

Появление побитого мужика в компании великолепного воина вызвало в деревне мрачную панику. По мере их приближения задвигались ставни, захлопывались двери. Дети хватали мирно квохтающих кур, быстро вбрасывали их в курятник, с грохотом задвигали засов и бежали домой. Движения детей были хорошо отработаны — ничего лишнего. Спасать домашнюю живность и спасаться самим им было явно не впервой. Впрочем, не всю живность успели загнать по местам. Посреди улицы, радуясь неожиданной свободе, бодро голосил поросенок. Из-за неплотно прикрытых ставен за поросенком следил чей-то настолько мучительный взгляд, что у Кенета нехорошо заныло в груди.

— Куда мы идем? — отрывисто спросил он.

— Ко мне домой, — испуганно отозвался мужик.

— Зачем? — тем же деревянным голосом осведомился Кенет. Мужик непонимающе уставился на него.

— Что я буду делать у тебя дома — детей твоих пугать, чтобы лучше кашу ели? — Кенет чувствовал, что им овладевает тоскливая безнадежность. Мужик настолько перепуган, что ждать от него осмысленных действий трудно.

— А... а чего угодно господину воину? — слегка запинаясь, спросил мужик. Внезапно Кенета охватила такая злость, что у него в глазах потемнело. Не самое лучшее из чувств, но все же лучше, чем недавняя тоска зеленая.

— А угодно мне узнать, — тихо, со злой отчетливостью произнес Кенет, — неужели никто во всей вашей деревне так-таки и не хочет встретить меня с дрекольем?

— А... это...

— Ясно, — процедил Кенет. — Значит, все же есть такие. Вот к ним ты меня и поведешь.

Жаждущих дать пришельцу отпор оказалось немного. Большую их часть составляли подростки, ровесники Кенета, либо старики. Они угрюмо сжимали в руках серпы, косы и молотильные цепы.

Взглянув на их лица, исполненные хмурого отчаяния, Кенет остановился и отдал поклон. Не тот небрежный кивок, которым воин одаривает встречную деревенщину в ответ на почтительное приветствие. Кенет поклонился деревенским старикам с достоинством, но неспешно и низко, как и подобает младшему кланяться старшим.

Кое-кто переглянулся недоуменно, но старики этим и ограничились. Никто из них не сказал ни слова, никто не ответил на поклон. Вперед выскочил нескладный долговязый подросток на полголовы выше Кенета.

— Нечего сюда ходить! — выпалил он. — Мы вам все уже отдали.

— Кому это — нам? — уточнил Кенет.

— Вам, — мрачно повторил подросток.

— Нам... А я и не думал, что меня так много, — изумился Кенет. — Или у кого-то от страха в глазах двоится?

— А здесь тебя никто не боится! — заорал подросток.

— Вот и ладно, — улыбнулся Кенет. — А я уж думал, во всей деревне ни одного храброго человека не осталось. Теперь вижу, что один, по крайности, есть.

Его слова хлестнули собравшихся подобно оплеухе, но Кенет того и добивался. Гнев и отчаяние по-прежнему боролись в нем, попеременно беря верх. Он уже начинал смутно понимать, кого и чего боится деревня. Если бы не выучка у Аканэ, он бы и сам боялся. Привычный страх за нажитое тяжелым трудом был хорошо ему знаком и памятен — но и только. Он не мог испытать прежний страх. Не умел больше. Да и не владел ничем. Он и не подозревал, как много в нем уже было от воина. Ведь главное, чему обучается воин, — это не знание, как и кого ударить, а знание того, что бояться вовсе не обязательно. Кенет это знал, а деревня — нет. Вот отчего все так скверно складывалось. Он ни в чем не мог упрекнуть этих людей, он до дрожи их жалел, но их нерассуждающая покорность пробуждала в нем бешенство.

— Чего вы хотите? — надтреснутым от обиды голосом произнес один из стариков.

— Помочь вам, — спокойно ответил Кенет. — Если, конечно, вы еще хотите сами себе помочь.