Деревянный самовар

– Очень даже понятно. При таком положении начальников вдвое больше надо. В райторге есть начальник надо мной и начальник над Межаковым. А еще есть начальник над торговой сетью столовая-закусочная. А над всеми тремя начальниками четвертый начальник – начальник общепита.

– Я тебя о Коммерции спрашиваю, а ты мне начальниками голову морочишь! – рассердился Смирнов.

– Коммерция – это Валерий Евсеевич? Ему подходит это прозвище, правда.

– Не прозвище, а кличка, кликуха!

– Вы мне нравитесь, Александр Иванович. Не кричите на меня, пожалуйста!

– Смотри, ты! – восхитился Смирнов. – Глубоко же запрятан немецкий женский бесенок. Сидит в тебе бес, Тилли, сидит!

– А я? – тихо спросила Матильда. – Не бес, который во мне сидит, а я? Я вам нравлюсь?

Вогнала, чертовка, в смущение лихого милиционера. Смирнов подумал и решился ответить так, как все есть:

– Нравишься. Очень.

– Господи, как хорошо, – еще тише сказала Матильда.

– Что – хорошо? – поинтересовался толстокожий мент.

– Что я вам нравлюсь.

– Матильда! – заорал от стойки новоприбывший водила. – Котлеты и сто пятьдесят!

Матильда встала, на ходу погладила смирновскую ладонь, лежавшую на столе, и пошла отпускать котлеты и полторашку! Когда вернулась, то поняла, что Смирнов за этот короткий отрезок времени с лирикой покончил.

– Как ты при необходимости с Коммерцией связываешься? – спросил он.

– По телефону.

– Телефонный узел автоматический или с девочкой?

– Телефонистка на коммутаторе.

– Мне необходимо сегодня увидеть Коммерцию, Тилли. Ты его в город под благовидным предлогом вытащить не можешь?

– Могу. У меня водки на день, не больше, осталось.

– Коммерция-то тут причем?

– Все товары с базы направляются в его столовую. А потом он распределяет их по подчиненным ему торговым точкам.

– За что я люблю нашу власть, так за немыслимую изобретательность! – восхитился Смирнов. – Сколько же они бензина сжигают просто так!

– Не свой, – сказала Матильда.

– Межаков мне нужен сегодня. Хотя бы к вечеру. Позвони ему, поплачься по поводу отсутствия товара, намекни, что, мол, москвичи недовольны. В общем, сделай так, чтобы он понял одно – я хочу его срочно видеть. Только без имени, Тилли, только без имени. Сможешь?

– Дурой себя не считаю. Смогу.

Он взял ее лицо в обе ладони, расцеловал в обе щеки, на которых опять объявились ямочки. Автообщественность, заметив это, одобрительно и завистливо загудела. Прорезался бойкий голосок:

– Им, москвичам, все можно!

– Скромнее, пацаны! – в полушутку гаркнул Смирнов. – А то вмиг всем нарисую вождение автотранспорта в нетрезвом виде!

Сейчас он пошутить соизволил, а вожжа под хвост попадет, возьмет да приделает лишение водительских прав на год. Энергично доедали рыцари дальних рейсов котлеты, энергично выметались на свежий воздух.

Ямочки не сходили со щек. Улыбаясь, Матильда сказала:

– Я вам премию за этот героический поступок выдам.

– Премии я люблю, – убежденно признался Смирнов. – Где она?

– Будет через час. Жабко звонил, что будет через час. Он ведь вам по-прежнему нужен?

– Спасибо, подружка. Но все-таки главное дело – Коммерция.

– Я сейчас буду звонить.

– А я Олега навещу. Боюсь, как бы, продрав глаза, чего-нибудь не сотворил.

* * *

Олег Торопов лежал на спине, до предела вытянув ноги и сложив руки на груди. Неподвижно глядел в потолок. Покойник покойником.

– Ты куда бутылку спрятал? – продолжая смотреть в потолок, поинтересовался покойник.

– За дверью в коридоре стоит, – буднично ответил Смирнов.

– Ты изощренный садист. Я бы даже сказал садомазохист. Ни себе, ни людям.

– Мне пока нельзя, а тебе не надо.

– А если бы я встал и ее нашел?

– Ты не мог встать. Ты лежишь и ждешь, когда принесут.

– А если бы ее выпили, что тогда? – слезно от подобной перспективы вопросил Олег.

– Группа на съемке. Некому ее выпить.

– Тогда наливай! – вскричал бард и энергично скинул ноги на пол. Не надо было ему это делать. Резкое движение всколыхнуло все, что в непорядке в ногах, в руках, в животе, в голове. Каркнув, как раненая ворона, он рухнул в исходное положение.

– Осторожнее, менестрель, – посоветовал Смирнов. – Второй день уже. Ты теперь не могучий молодой еще человек, а сосуд, который наполнять надо понемногу и с величайшей осторожностью. Но прежде чем я налью, ты ответишь мне на несколько вопросов, касающихся твоего визита к прокурору.

– Не хочу я об этом говорить, Саня, понимаешь?

– Тогда вообще не налью.

– И не наливай! – взъярился Олег и с большим трудом повернулся к стене. Все, вошел в гонористое тупое алкоголичное упрямство. Теперь только подходцами, подхалимажем, лестью и, по возможности, юмором.

– Может, и вправду еще поспишь, – мечтательно предложил Смирнов.

– Хрен я тебе посплю! – злорадно возразил Олег.

– Тогда просто полежи.

– Хрен я тебе полежу! – повторил Олег, не оборачиваясь.

– Что же будешь делать?

– Лежать и ждать, когда ты уйдешь.

– А потом?

– А потом встану, оденусь и пойду искать по свету.

– Где оскорбленному есть чувству уголок?

– Именно, – и, как ни боролся с собой, все же завершил Грибоедовым: – Карету мне, карету!