Деревянный самовар

Через час они устроились у ручейка. Расстелили брезент, домовитый Казарян достал пакет с едой и двумя чистыми салфетками, разложил на них огурцы, по три крутых яйца, по куску хорошо прожаренного холодного мяса, открыл две бутылки боржоми и разлил по кружкам. Для начала попили водочки, горло промочить. Молча расколупывали яйца. Вдруг Казарян сморщился, тоненько застонал сквозь до хруста сжатые зубы.

– Ты чего? – забеспокоился Смирнов.

– Вспомнил, что убил, – признался Роман.

– Ну, тогда, за упокой души убиенного душегуба. Сдавай из своей пуленепробиваемой.

– Сколько? – осведомился Казарян, извлекая из-за пазухи сверкающую флягу.

– Сто – мало, двести – много. Два раза по сто пятьдесят, – присказкой ответил Смирнов.

– Не слишком ли расслабимся? – усомнился Роман, но разлил по запросу.

– Не расслабимся, – уверенно сказал Смирнов. – Мы в закрутке, на нерве. Просто ненужные мысли и заботы нас с тобой покинут.

– Хорошо бы! – помечтал Роман. Они, не чокаясь, выпили. Быстро и четко, как солдаты на десятиминутном привале, прибрали пищу, допили боржом.

– Пять минут полного покоя, – объявил Смирнов и положил себя на спину.

Они лежали и смотрели в небо, в котором медленно кружили на несуществующем внизу ветре верхушки могучих кедров. Их здесь еще не трогали.

– Пять минут, – напомнил Казарян и заговорил, имея на это право: – Что дальше, командир?

Командир, вздохнув, заговорил совсем о другом:

– Я все думаю, Рома, как легко применима в нашем государстве лагерная система. Ведь вся их преступная организация – точная копия кустового управления лагерей, где начальник – и там, и там – был и есть Лузавин Эрнест Семенович.

– С машинной отработанностью в защите и нападении, которую тебе, в данной ситуации кустарю-одиночке не преодолеть.

– Ты ошибаешься, Рома, – нежно не согласился Смирнов. – Эта структура развернута вовнутрь. Вся их железная организация, вся сила, вся энергия, коварство и хитрость направлены на устрашение, подавление тех, кто в периметре их ограждения, тех, кто внутри. Снаружи шуровали другие, которых сейчас вроде бы нет…

– Именно вроде бы, – встрял репликой Казарян.

– Во всяком случае, их пока не ощущаю здесь. Ну, а местная милиция и лагерные исполнители в оперативной розыскной работе по сравнению со мной слепые щенки. И еще – у меня есть временная фора.

– Которая по минуточке утекает, – добавил Казарян и опять: – Что делать будем, командир?

– Перво-наперво убийцу словим.

– Ты знаешь, кто убил Власова и прокурора?

– Знаю, Рома. Петр Арефьев, образцовый боец ВОХРа, мужественно охраняющий сердце этого района – райком партии.

– Доказательства у тебя имеются?

– В громадном количестве. Правда, косвенные.

– А вдруг не прижмешь?

– Тогда доломаю. На очных ставках доломаю.

– Могут не дать, Саня.

– Дадут, куда они денутся!

– Арефьева не дадут. Кончат.

– Не успеют, – беспечно заметил Смирнов, но поднялся резко. – Помчались, армянский ковбой!

18

В Нахте они были к восьми вечера. Припрятали «газон» на заветной полянке и разбрелись: Казарян по съемочным своим делам, а Смирнов на поиски Борьки Марченко, который должен был уже вернуться.

Искать его не пришлось. Суча от нетерпения и ответственности ногами, абсолютно трезвый Марченко нетерпеливо ждал Смирнова в вестибюле гостиницы. От долготерпения начал с претензий:

– Где вы все пропадаете? Я уже полтора часа вас жду!

– Дождался, вот и молодец, – поощряя, ободрил эмоционального артиста Смирнов. – Беседовал с Лидией Сергеевной?

– Трижды, Александр Иванович, трижды! Замечательная у вас жена.

– Сколько я тебе должен за телефонные разговоры?

– За один, Александр Иванович, за первый. Семь девяносто. А дважды Лидия Сергеевна сама звонила на центральный телеграф.

– Ты ей мои вопросы отчетливо зачитал?

– Я же актер, Александр Иванович, – обиделся Борис. – И ее ответы все записал. Слово в слово, – и пошутил: – Без ошибок.

– В наше время грамотный актер – приятная и многообещающая неожиданность, – Смирнов вытащил бумажник, протянул десятку Борису. – На сдачу у Матильды поднесешь. Где твои записи?

Марченко, роясь в карманах, взглянул, наконец, на Смирнова и страшно удивился:

– А чего это вы с автоматом?

– На охоту ездил, – отбрехнулся Смирнов и развернул лист бумаги, исписанный крупным актерским с завитушками почерком.

– Чего-нибудь подстрелили? – не унимался Борис.

– Не чего-нибудь, а кого-нибудь. И не я, а Роман Суренович, – ответил Смирнов, не вдумываясь в смысл произносимого, и вдруг заорал: – Да дашь ты мне почитать или нет!?

Марченко замолк. Но ненадолго. Интуитивно ощущал, что любезность, оказанная им Смирнову, допускала легкую развязность общения.

– Кстати, о Матильде. Она с полчаса назад заходила сюда, вас искала.

Смирнов не разгневался, дочитал телефонограмму, слава Богу.

– Что сказала?

– Просила, как вы объявитесь, сразу же идти в закусочную.

– Она же сегодня в отгуле.

– Меня попросили – я передаю, – попытался стать официальным Марченко, но не сдержался в рамках, любопытен был: – Ну как, помогли вам сведения, Александр Иванович?

– Помогут, – поправил его Смирнов. – Ты уговор помнишь, Боря?