Деревянный самовар

Он не ответил. Он еще сдвинулся по горизонтали и щекой прижался к ее бедру. Бедро было упругим и теплым. Матильда погладила его по голове, и он тут же поймал ее руку. Как у нее получалось, что при такой работе руки не пахли кухней? Он не поцеловал, он прижался губами к правой ее ладони.

– Очень жалко, что ты – пьяный, – сказала она, и он почти эхом откликнулся:

– Очень жаль, что я в дымину пьяный.

– Не дыши на меня, – приказала она, и он перестал дышать. Она наклонилась и сильно, требовательно, зло поцеловала его в губы. Сразу же встала, сделала два шага к двери и пожелала:

– Покойной ночи.

– Уж такой теперь покойной, что прямо и не знаю! – обиженно проворчал он. Она хорошо засмеялась и ушла насовсем. Он дважды перевернулся с боку на бок, устроился, наконец, и вскорости впал в тяжелый сон.

21

Матильда не вошла, она постучала в дверь и сказала за дверью:

– Доброе утро, Александр Иванович. Уже пять часов. Умыться и все, что вам надо, – в конце коридора.

И ушла. Он слышал ее шаги. Вставать до того не хотелось, что он мгновенно вскочил. Оделся, обулся и направился в конец коридора.

В зал Смирнов явился лихорадочно бодрым и виноватым. Сказал:

– Доброе утро, Тилли. Если можно, чайку покрепче, почти чифирь.

– Уже заварила, – обрадовала его Матильда. – А поесть?

– Не хочется что-то.

– Пару бутербродов с икрой все равно придется съесть. А то какой вы работник. Вы ведь работать собираетесь?

Крепчайший хорошего сорта чай согрел желудок и освободил его от хваткой похмельной спазмы. После третьего стакана и бутерброды на тарелке приобрели привлекательный вид. Без особой охоты, но и без отвращения Смирнов методично сжевал их.

– Вот теперь все в порядке, – от стойки оценила его состояние Матильда.

– Скоро они появятся? – спросил Смирнов.

– Вот-вот, – пообещала она. – А мне собираться пора, через двадцать минут Люба придет на смену.

Пусто было в зале. Совсем никого. Кроме Матильды и Смирнова. Он встал из-за стола, подошел к ней, через стойку поцеловал ее в щеку.

– Колючий какой! – со смехом удивилась она.

– Моя утренняя щетина – это мягкая травка на лужайке. Вот у Ромки Казаряна щетина, так щетина, ржавчину с железа счищать можно, – он взял ее руки в свои и тоже поцеловал. По очереди. – Спасибо тебе за все, Тилли.

– Прощаетесь навсегда? – тихо спросила она.

Он не ответил, потому что в зал шумно вошли двое, типичная шоферня. А они и шума моторов не слышали.

– Смирнов тут есть? – спросил один из них грубым голосом.

Хоть и сердчишко подпрыгнуло от наслаждения удачей, Смирнов не торопился отвечать: он рассматривал материал, с которым работать. Амбал в расцвете мужских сил, упрям, вздорен, высокого о себе мнения, неглуп. Как это там Ромка так быстро его укротил?

– Смирнов – это я, – назвался Смирнов, но речь не продолжил, все пареньком любовался.

– Прибыл я, а вы ничего не спрашиваете, – обиделся амбал.

– Как тебя звать?

– Михаил. Что это вы меня все рассматриваете?

– Хочу понять, как тебя Роман уговорил.

– Уговорил, – Михаил вдруг помрачнел: – Матильда, гладкий стакан. Полный.

– Не слишком, Миша? – спросила Матильда.

– В самый раз. С похмелья и не за рулем. Меня Жека привез.

Удовлетворившись ответом, Матильда щедрой рукой налила стакан с выпуклым мениском. На проверку:

– Получай полный.

Михаил испуганно осмотрел наполненный сосуд и признался:

– Руки после вчерашнего ходят. Боюсь разолью.

– Заказывал – пей, – потребовала Матильда.

Михаил посмотрел на нее, посмотрел на Смирнова, посмотрел на уже жевавшего котлеты Жеку, присел на корточки и схлебнул со стакана, стоявшего на прилавке, проклятый этот выпуклый мениск. Выпрямился, подождал секунд двадцать, затем уверенной недрожащей рукой поднял стакан и выпил до дна. Закусил мануфактурой: понюхал собственный рукав. Смирнов положил на стойку пятерку и объяснил Матильде:

– За мой счет, Тилли. В порядке поощрения законопослушного гражданина.

Законопослушный Михаил, приходя после опохмелки в обычное свое хамское состояние, потребовал:

– Казарян вручил мне двести. И обещал, что столько же я получу с вас. Деньги на бочку, Лимонадный Джо.

– После того, как ты все расскажешь и покажешь, – Смирнов извлек из кармана пачечку двадцатипятирублевок и с шулерским шиком сделал из не цветик-восьмицветик. Дал полюбоваться и вернул на место.

– Чего же тогда время терять? – заспешил Михаил. – Пошли.

На улице был рассвет. Почти полный, с явно обещанным дивным солнцем. Михаил вдохнул глубоко, широко зевнул, передернулся и сообщил Смирнову:

– Хорошо!

Ему после двухсот пятидесяти, действительно, было совсем неплохо.

– Но все-таки как тебя Казарян уговорил? – мучил Смирнова этот вопрос.