Деревни

— Ограничусь содовой, — подал голос Оуэн, дабы пристыдить Филлис и угодить Алиссе: та с тревогой наблюдала, как ее муж накачивается спиртным. Ее взгляд недвусмысленно говорил: вот мы с тобой трезвые, а Филлис и Йен — нет. Откинув шаль с колен, она встала с дивана. Оуэн увидел ее голые ноги и наглядно представил себе две ложбинки на внутренних сторонах бедер, сбегающие вниз и образующие там венерину дельту, которой он однажды, в слепом порыве, коснулся. Было уже поздно, дым от сигарет стлался под низким потолком с балками квадратного сечения, выкрашенными в горчичный цвет.

— Капиталистический строй, — витийствовал Йен, — требует от нас одного — чтобы мы потребляли. Потребляли безвкусную массу, именуемую хлебом, потребляли моющие средства для посудомоечных машин, от которых рыба в реках дохнет, потребляли консервированные развлечения. Чем потребитель глупее, тем лучше, тем легче товар входит нам в глаза, в уши, в рот, тем больше мы готовы за него платить. Нет более искусства в старом смысле понятия, как чего-то сделанного руками художника, который руководствуется лишь своим вкусом и ощущением красоты. Склонившись над альбомом, чтобы воспроизвести, например, камни Венеции или лужайку с полевыми цветами, он очеловечивает безразличный к нам внешний мир, осваивает и понимает его, и мы понимаем его вместе с ним. Тот же самый процесс разворачивается в музыке, во временном измерении звуков. Композитор рождает мелодию, и мы движемся вслед за ним. Когда мы смотрим телевизор, понимать ничего не нужно. Мы так поглупели, что смотрим даже рекламу.

— Думаю, молодежь потому и бунтует, что мы поглупели, — проговорила Филлис. — Потому и хочет вернуться к Природе. Идет взрывать эти банки, чтобы расколотить раковину всеобщей глупости.

— Спасибо, Алисса, — поблагодарил Оуэн хозяйку дома. Та поставила перед ним высокий тяжелый стакан с ледяной содовой. От разницы температур стенки стакана запотели. Когда Алисса нагнулась, чтобы подложить под него салфетку, в низком вырезе ее блузки показались груди. Это вышло случайно? Соски были коричневые, но глубже, в тени, белела кожа, и была темная щелка, куда он мог всунуть палец, или язык, или прямой напрягшийся член.

Йен сидел в кресле, обитом шотландкой. Подлокотники и подголовник, о который обычно терлась его неопрятная артистическая шевелюра, лоснились. Порыжевшими от табака пальцами он держал очередной бокал со спиртным и говорил, не поворачивая головы к двум сидящим на диване женщинам, обращаясь исключительно к Оуэну. Его серый, как камень, профиль с торчащей бородкой выглядел воинственно.

— Вы подопытные кролики, система выжала из вас все соки. Для сильных мира сего обыкновенные люди — пустой статистический материал. Про Эда я не говорю — что с него взять? Кролик не знает, что он подопытный кролик. Но ты-то, Оуэн! У тебя же душа есть или была когда-то. Ты же понимаешь — и тем не менее, как рьяный патриот, добровольно записался на службу к Молоху. Военно-промышленному или коммерческому — не имеет значения. Оборона, охрана окружающей среды, соблюдение прав человека — одураченный народ кормят одурманивающими понятиями.

— Вообще-то, — отозвался Оуэн, наслаждаясь обличительным запалом приятеля и прикидывая: да, у него все меньше оснований, чтобы не трахнуть его жену, — больше всего мы работаем с больницами и страховыми компаниями. По-твоему, больницы и страховые компании тоже обслуживают Молоха? Йен, то, что ушло из жизни, начало уходить давно, с Коперником и Мартином Лютером. Не следует винить технологию в том, что она не может повернуть историю вспять. Еще Виттгенштейн говорил: «Технология работает с тем, что под рукой». Между прочим, некоторые сказали бы, что дамские журналы, которые ты иллюстрируешь, тоже обслуживают Молоха, рекламируя косметику, прокладки, белье, посудомоечные машины и все остальное, что их убедят купить. Это дьявольская сделка, Йен, — медицинские препараты, электричество, космическая техника в обмен на пустое небо. Мы все подписали этот контракт, и ряды новобранцев, отправляемых в вермонтские лагеря, где им приходится обходиться без теплых туалетов, не аннулируют сделку.

Оуэна удивило, что он так разгорячился. Он должен сохранять спокойствие. Ему хотелось иметь оба плода человеческого воображения — и технологию, и иллюзию.

— Оуэн вовсе не противник искусства, он любит ходить в музеи. Его «Диджит-Айз» тоже был своего рода искусством, сублимированным искусством.

Оуэна передернуло при слове «был», но Филлис права: программа устаревала, и он думал, как довести ее до современного уровня.

Йен между тем давал волю чувствам. Филлис подзадоривала его, и разговор затянулся до полуночи, но он больше не интересовал Оуэна, пришедшего к выводу, что ни он, ни Алисса не обязаны ни перед кем отчитываться. Свернувшись калачиком на диване среди подушек, она боролась со сном: веки ее выглядели воспаленными, к губам приклеилась тонкая мстительная улыбка.

В машине по пути домой Филлис ни с того ни с сего уронила:

— Он ей опротивел.