Деревня Левыкино и ее обитатели

Знал ли он, что делал? При нем, на его глазах завод умер. А перед его кончиной товарищество приобрело глиномялку. С тяжкими трудами ее тяжеленный литой чугунный корпус привезли на специальных подводах со станции, установили и под руководством приглашенного специалиста запустили в дело. Работала она от конного привода. Эта машина очень быстро намяла и наформировала большое количество сырого кирпича. Им были заполнены все три длинных сушильных сарая. Но доделать кирпич так и не пришлось. Не оказалось угля для обжига, хотя перед этим большая партия кирпича была продана. Куда ушли вырученные деньги, оставалось неизвестным.

Скоро ушли с завода мастера. А кривой Гаврюха все еще именовался директором. Глиномялка, накренившись набок, как чугунный постамент, много лет после этого стояла на горе перед деревней памятником бесхозяйственности и человеческой нерадивости. И у директора, и у председателя колхоза, да и у всех колхозников не обнаружилось ни желания, ни умения, ни смекалки хотя бы воспользоваться заготовленным впрок сырым кирпичом, стоявшим штабелями под соломенными не-весами сараев.

А в сельский Совет, как и в директора завода, мои односельчане дважды упрямо выбирали самого бедного, самого многодетного и самого ленивого на все наши три деревни Егора Политова Романова. Странно было наблюдать на колхозных собраниях, как шутили наши мужики, когда дружно выкрикивали это имя. А буквально через несколько дней они вынуждены были ломать шапку перед проезжающим мимо них на тарантасе новым руководителем волости. Рядом с ним, как это у нас и сейчас водится, восседала и его дрожайшая супруга.

В члены правления колхоза тоже единогласно несколько раз выбирали забулдыжного кренинского мужика Стеху (Стефана Михайловича) Ермакова. Этот бедняк выполнял роль подпевалы для уполномоченных представителей районной власти, наезжающих в деревню в связи с различными политическими кампаниями. Вклад его и его семьи в колхозные дела был невелик. Самому ему работать в поле было некогда. Большую часть времени приходилось быть ему при представителях. Жена считалась постоянно больной. Старший сын по прозвищу Крыкал пошел в отца и тоже был очень активен на собраниях. Его потом куда-то выдвинули. В колхозе работала только дочь Мотя. А младший сын, мой тезка – Костик, был еще маленьким. Стеха всегда первым поддерживал на заседаниях правления и на общих колхозных собраниях категорические предложения уполномоченных по увеличению поставок и закупок от урожая в различные фонды, не думая о собственных потребностях колхоза и колхозников. А ведь иногда при таком активном перевыполнении взятых обязательств на тудодень в колхозе оставалось по 150 граммов хлеба. Зато в районе он, конечно, имел репутацию политически сознательного активиста.

Колхозники называли его за это балаболом. Однако кто их заставлял выбирать этого балабола в правление? Почему, по какой причине наш мудрый русский крестьянин так бездумно и опасно шутил над собой? Почему так часто он добровольно ставил над собой лодырей, проходимцев и просто глупых людей? Такие же Стехи и Егоры Политовы были в каждой деревне. Они оказывались в районных властях и потом все выше и выше в государственных кабинетах. Выдвигались из бедных низов. Этот опыт формирования руководящих кадров повторился и в нашей недавней жизни, в эпоху перестройки и демократизации нашего государственного и общественного строя.

В азарте политической борьбы в это новое смутное время наверх полезли крикуны, люди, не способные и не готовые к какой-либо созидательной работе, прожектеры и, что еще хуже, проходимцы, жулики, спекулянты. И мы опять выбирали их добровольно. И получали на свою шею свору подпевал. Подпевая заокеанским политическим уполномоченным, СССР они объявили империей зла и поэтому поспешили его разрушить. А теперь распродают все, чего сами не создавали. Слушая речи и читая статьи современных рад икал-демократов, я вспоминаю наших деревенских Стех и Егоров Политовых.

Теперь, после осознания роковых ошибок в политике Советской власти по отношению к крестьянству нетрудно представить себе тот экономический эффект, который дали бы колхозы, сохранись в их руководстве рачительные хозяева-мужики, такие как наши левыкинские Алексей и Дмитрий Яковлевичи, дядя мой Федот Иванович и Павел Семенович Левыкины. Все они вместе со своими односельчанами не только не выступили против коллективизации, но и добровольно согласились вступить в колхоз со всем накопленным личным богатством, рабочим скотом и орудиями труда. Этот их вклад в создаваемую материальную базу колхоза во много раз превосходил общую долю всех остальных объединенных хозяев. Конный и машинный парк колхоза и все хозяйственные постройки до самой войны состояли из имущества, принадлежавшего этим трем хозяевам. Государству же почему-то было более удобно оформить эту передачу капитала в общественную собственность через жестокое раскулачивание.