В 1941 году мне в Болотном пришлось встретить одного случайно попавшего в те края столичного жителя, коренного москвича, который родился и вырос в столице, а деревню до тех пор видел только из окон поезда, мельком, издалека. Рассказывая о своих деревенских впечатлениях, он закончил их так: «Повидал я за последние месяцы много колхозных деревень в этих краях. И подумал: да ведь это та деревня, о которой я читая в стихах и книгах Некрасова»…
О своей партийной принадлежности рассказчик умолчал, хорошо зная отрицательное отношение к коммунистам колхозников и беспартийной интеллигенции. Но судя по тому важному посту, который он занимал, можно уверенно сказать, что он был членом партии, коммунистом. Даже коммунист, когда он говорил откровенно, не мог определить колхозную деревню иначе, назвав её так же, как и другие наблюдатели: это — некрасовская крепостная деревня наших дней…
Колхозники испытывали беспросветную нужду, нищету и голод, мучились в «колхозном аду», как они называли свою жизнь.
А в это время им уши просверлила и глаза намозолила назойливая, лживая, наглая коммунистическая пропаганда о «колхозном рае», о «зажиточной жизни колхозников»…
Все стены сельских учреждений Болотного — сельсовета, колхозного правления, почты и колхозного клуба — были завещаны плакатами и лозунгами о «гигантских успехах социалистического строительства», о «самом передовом, социалистическом земледелии», о «колхозном изобилии и зажиточной колхозной жизни», о «благодарности колхозников товарищу Сталину за счастливую жизнь»…
Почти вся библиотека в колхозном клубе, все газеты и журналы, разложенные там на столе, были посвящены той же теме: Гром победы раздавайся! Ты-ж, колхозник, трудись, постись и веселись, ибо, как сказал тов. Сталин, «жить стало лучше, жить стало веселей!..»
Иногда вечером посмотрят колхозники кино в клубе. Показывают картины о колхозах — по сценариям Шолохова, Ерусалимского и прочих изготовителей «колхозного сиропа». В картинах вставные песенки: Джамбула, Дунаевского, Лебедева–Кумача и других придворных трубадуров.
Картины показывают, как плохо будто бы жилось крестьянам до революции; даже сибирским земледельцам и казакам России… И как хорошо стали они жить в колхозах. Бывшие донские казаки теперь даже во сне все время улыбаются, видя счастливую колхозную жизнь… Колхозники в кинофильмах только тем и заняты, что устраивают пиршества, пьянствуют, поют, танцуют, веселятся… И декламируют: «Жить стало лучше, жить стало веселей!..»
В одной кинокартине колхозники устраивают соревнование в обжорстве: кто из них съест больше пельменей. Каргина показывает колхозников, которые не могут справиться с горой пельменей в своих мисках и… выбрасывают пельмени под стол…
— Жаль, что адреса этого колхоза не указано. А то мы бы отправились туда: подбирать пельмени под столами, — иронизируют колхозники Болотного после просмотра картины…
Послушают колхозники радио в клубе. А оттуда, под гармонику, раздаются разухабистые, так называемые «колхозные частушки»:
— Так, так… Свиньям скоро радио–музыку проведут, а нам и хлеба нет, — ворчат колхозницы, покидая клуб…
Одна старушка, колхозница Болотного, слушает радио на квартире учителя. Содержание передачи обычное: одна половина программы была посвящена «социалистическому раю», другая половина — «величайшему и мудрейшему гению в истории», Сталину. В передаче радио диктор с неописуемым пафосом передавал отчёт «украинского народа» о достижениях социализма на Украине. Отчёт был написан в стихах и был адресован «вождю прогрессивного человечества», «зодчему социализма». Ему, всемогущему, приписывалось не только все, что делалось в Советском Союзе, но даже… само появление солнца…
— «
Колхозница слушала все это по радио, качала головой. Ворчала:
— И по радио все то же. Трубят и бубнят: «Счастливая колхозная жизнь». А нашего «счастья» хлебнуть не желают. «Мудрый, великий Сталин!..» Такой «великий и мудрый», что даже солнце запалил!.. Солнце запалил, а нас даже огоньком не снабдил: ни тебе спичек, ни керосину, ни дров… Сиди в темноте, мёрзни и волком вой… Прежде, до революции, так не возносили царя, не величали даже Бога. Нет уж, Бог с ним, с таким радио. Слушать тошно…
А из мужчин–колхозников некоторые реагировали на подобные радиопередачи многоэтажными ругательствами. Конечно, когда не было коммунистических «всеслышащих ушей»…