Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г.

Наконец, орловцы дождались прихода Деникинской армии. Фронт гражданской войны докатился др них.

Село Болотное несколько недель находилось на самой линии огня.

Ежедневно село и соседние деревни были свидетелями боёв красных с белыми. Деревни переходили от красных к белым и наоборот, иногда дважды в день. Население сначала пряталось в погребах. Но потом местные жители, особенно мальчишки, так привыкли к боевой обстановке, что уже редко прятались, а больше наблюдали за боями.

Крестьяне видели, что при артиллерийской перестрелке обе воюющие стороны, и белые и красные, щадили деревни. Батареи располагались всегда вне деревень и вели перестрелку через селения.

Но пулемётные очереди не раз строчили по деревням. Странно поступали воюющие стороны с обозами. Обе стороны забирали в обоз местных крестьян с подводами. Обозы нередко подводили к самому огню, под обстрел. Все местные жители ездили в обозах, побывали под огнём, даже артиллерийским. Среди мирных жителей были раненые и убитые.

Крестьяне жаловались на то, что и белые и красные сильно грабили их. Забирали для лошадей много сена; отбирали овёс, иногда до последнего зёрна. Отбирали продукты и скот. Это делали руководители воинских частей. А, кроме того, многие солдаты своевольничали в индивидуальном или групповом порядке, без ведома начальства. Убивали птицу и мелкий скот, забирали яички. Грубо приставали к женщинам.

Про одну воинскую часть Красной армии, полк Красного Кубанского Казачества, жители рассказывали, что эта воинская часть вела себя по–бандитски, хуже всех воинских частей, которых видели крестьяне за время фронтовой жизни. Эти красные казаки ходили с нагайками по избам, обыскивали сундуки, забирали вещи, отбирали одежду, забирали лошадей, насиловали женщин. Командование полка не обращало никакого внимания на жалобы крестьян.

* * *

За время пребывания деникинских частей в Болотном и в соседних деревнях произошли события, которые ошеломили крестьян.

Ночью в селе деникинцы расстреляли пять красноармейцев, попавших в плен. Расстреляли публично: в присутствии многочисленных крестьян–обозников, которые ночевали в селе и грелись у огней в эту холодную, осеннюю ночь. Многие жители села, которые беседовали у огоньков с обозниками, также наблюдали картину расстрела.

По рассказам очевидцев, дело происходило так. Пленных красноармейцев привели на школьную площадь, к большому костру. Там белый офицер стал избивать пленных рукояткой револьвера.

— Ах бандиты: земли помещичьей захотели!.. — ревел он в бешенстве. — Имения наши захватили!.. Я вас награжу «имением»: получите три аршина земли на всю банду!.. И всем остальным земельным грабителям то же будет!..

Перед расстрелом офицер приказал конвою раздеть пленных красноармейцев догола, оставив на них только одну часть белья: на одних были оставлены кальсоны, на других — нижняя рубашка.

Расстрел производился у костра, в присутствии толпы: обозников и местных крестьян. Расстреливали поодиночке. Каждого упавшего под пулями красноармейца конвой прикалывал ещё штыками…

После расстрела офицер приказал, чтобы жители села не убирали трупов двое суток.

— Пусть все мужики смотрят и на ус мотают, А когда хоронить будете, то не смейте! хоронить их на кладбище: в буераке, как собак, закопайте!..

Утром весть о расстреле с молниеносной быстротой разнеслась по всему селу. С утра и до самого вечера местные крестьяне, от глубоких стариков-до детей школьного возраста, толпились на школьной площади, рассматривая истерзанные, окровавленные и посиневшие трупы расстрелянных. Русские люди жалостливы, они плакали, рыдали, над этими трупами. И ненависть закипала в их сердцах…

* * *

На следующий день другой белый офицер хотел застрелить одного старика, жителя Болотного. Сын этого крестьянина, давно живший в городе, был большевик. Старик говорил офицеру, что он не может отвечать за своего взрослого сына: он уговаривал сына не вступать в эту проклятую партию, но сын его не послушался. Офицер был неумолим и приказал старику идти с ним в штаб воинской части. Соседи, услышавшие этот разговор, вмешались. Они умоляли офицера не обижать невинного человека. Он зажиточный крестьянин, верующий, церковный староста. Старик сам противник большевиков, разве он виноват, что сын у него такой непутёвый?!. Офицер, наконец, смягчился. Он отпустил крестьянина, приговорённого было к смерти за своего сына:

— Ну, хорошо, пока помилую. А потом мы в штабе обсудим и решим, как с тобой поступить…

* * *

В соседнем селе командир стоявшей там воинской части Белой армии приказал: арестовать всех 29 домохозяев того посёлка, который после революции, по указанию советской власти, выселился на помещичью землю. Связанных посельчан привели в село и на церковной площади стали расстреливать публично, в присутствии жителей села, собранных для этой цели.

* * *

— Я учиню такую расправу, чтобы и вы, и дети, и внуки ваши не только не стали бы забирать помещичью землю, но даже боялись бы взглянуть на неё! — кричал толпе крестьян офицер, руководивший расстрелом…

Никакие вопли и мольбы родных не помогали…