Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г.

Один местный студент вуза рассказывал, как к нему на каникулах пристал председатель сельсовета. Начальник предлагал студенту ехать с ним на посёлки и агитировать крестьян, чтобы они вступали в колхозы. Студент отказывался под предлогом, что со школьных лет он живёт в городе и деревенскую жизнь плохо знает. Местный начальник обещал снабдить его соответствующими «агитброшюрами». Студент заявил, что он беспартийный и не чувствует себя обязанным вести политическую пропаганду. Местный начальник вспылил.

— Все советские студенты получают государственную стипендию и обязаны активно помогать власти проводить все её политические кампании. А если кто из советских студентов проявляет своё несогласие с государственной политической линией, тех мы должны убрать из советских вузов, — угрожающе заявил сельский начальник студенту.

Студент вернулся в город прервав свои каникулы.

* * *

Коллективизации противились даже некоторые сельские комсомольцы и партийцы.

Один комсомолец–матрос в разгар коллективизации приехал в отпуск в Болотное, родное село. Местное начальство потащило его на крестьянское собрание: агитировать за колхозы. Матрос агитировать за колхоз не мог: он был против колхозной системы, как и его родители. Но и выступить против колхозных агитаторов он не посмел: он не хотел попасть в тюрьму или лагерь. С собрания моряк незаметно «уплыл»…

Посетив своего школьного товарища, беспартийного учителя, матрос рассказал ему о своих намерениях. «Организовать восстание безоружных крестьян тут, в деревне, в голом поле, невозможно: всех перебьют, — говорил он. — А в армии — иное дело… Если только сексоты раньше времени дело не провалят… Завтра же еду обратно во флот. Там всем приятелям тихонько расскажу, что творится в деревне с нашими семьями… Обмозгуем, сообразим. Может быть, что-нибудь и сделаем… Как кронштадтские моряки в 21 году, в период продразвёрстки…» На следующее утро матрос–комсомолец, действительно, вернулся во флот, по месту службы. Но с тех пор его родные не могли получить ни писем от него, ни весточки о нем, несмотря на свои запросы. Вероятно, с ним произошла катастрофа…

В рядах местных партийцев в уезде тоже нашлись открытые противники принудительной коллективизации: сторонники Бухарина, «правые уклонисты». Одни возражали против принудительной коллективизации, как политики губительной и реакционной. «Колхозы — это система военно–феодальной эксплуатации крестьянства» — повторяли они слова Бухарина. Их исключали из партии, как «правых уклонистов», «реставраторов капитализма», «классовых врагов, забравшихся в партию», и ссылали в лагерь. Другие отказывались проводить «раскулачивание» и принудительную коллективизацию, ссылаясь на то, что их «совесть, характер им этого не позволяют». Их также исключали из партии и ссылали в лагерь, как «либеральноинтеллигентских хлюпиков», «за примиренчество к правому уклону», «за потакание подкулачникам», «за буржуазный, гнилой либерализм».

Но огромное большинство коммунистов проводило «раскулачивание» и принудительную коллективизацию. Они не хотели менять своё привилегированное положение на лагерь. Кроме того, они вскоре поняли, что колхозы — это бедствие только для крестьян, но для начальников колхозная система — великое благо: именно с момента коллективизации у деревенских начальников начался бесконечный «пир во время чумы». Колхозы — это нищета для крестьян. Но для правительства — это лучшая система ограбления народа, а для начальников — лучшая система самоснабжения.

Многие из деревенских коммунистов проводили «раскулачивание» и принудительную коллективизацию очень активно. Другие даже принимали участие в «раскулачивании» и принудительной коллективизации своих родителей. Так, милиционер села Болотное принимал участие в раскулачивании своего отца, зажиточного крестьянина. Другой партиец, студент, будучи в отпуску, принимал участие в «раскулачивании» своего отца и в эскспроприации лошадей на посёлке. Ограбленные родители прокляли за этот «колхозный разбой» своих сыновей–коммунистов и заявили, что они не признают «соловьёв–разбойников» за своих детей, не хотят слышать о них…

Некоторые из таких партийцев постарались после этого уехать как можно дальше от своих родных мест и никогда больше не показываться на глаза своим родным. Другие спокойно остались на месте. Даже проклятье родителей и жгучая ненависть земляков их не трогала. «Для таких разбойников все — Божья роса», — говорили о них.

Именно в эти «страшные годы» разлад в крестьянских семьях достиг неслыханных размеров.