Деревня на перепутье

И ушел. «Надо бы в канцелярию», — машинально подумал он. Но остался равнодушен к мысли, что там снова встретит людей, которые его ждут, возможно, не меньше тех, на лугу, — а ведь она должна была его взволновать. Поначалу он удивился, потом, глубже разобравшись в своем душевном состоянии, испугался. Да, именно испугался, потому что вдруг ощутил в себе другого человека, чужого, того самого, который только что подзуживал его отплатить обидой за обиду. Он думал, что в нем давно уже нет того человека, что, совершенствуясь в жестокой борьбе со своими слабостями, искоренил хотя бы самые низкие страсти, и его сознание если и не до конца чисто от унижающих человека чувств, то хотя бы готово справиться с любой жизненной преградой. Увы… Невидимая рука отшвырнула его назад, в прошлое. Тогда ему шел двадцать пятый год. У него уже была ясная цель в жизни, сформировавшиеся общественно-политические взгляды, он презирал человеческие слабости и обожествлял свой идеал — совершенного человека будущего, свободного от множества пороков, которые веками сковывали и еще сковывают крылья человека, не позволяя человечеству подняться до высот абсолютной свободы и добра. Да, тогда он уже твердо шел по избранному пути. Верил в силу своей воли, знал, что ничто не собьет его с ясного пути, не изменит его четкие планы. И все-таки однажды он преступно изменил своим принципам, хотя потом и не жалел об этом. Он был твердо уверен, что не будет жениться, пока не закончит учебу, не начнет работать и не создаст нормальных условий для семьи. Но получилось иначе. Приехал на зимние каникулы свободным, правда влюбленным молодым человеком, потому что уже дружил с Евой, а вернулся в аудиторию мужем. До дипломного оставалось всего полгода, он мог бы подождать, но не сумел взять себя в руки: все перевернул вверх ногами новогодний карнавал. У Евы был самый большой успех, парни ее просто расхватывали, не давали передохнуть ни на один танец. Но это еще было бы ничего, если бы не этот красивый, самоуверенный юноша, который не отступал от нее ни на шаг, он был влюблен по уши, а Ева совсем этим не возмущалась. На следующее утро Арвидас осторожно справился, кто этот юноша, и Ева, ничего не скрывая, объяснила, что это новый директор промкомбината, очень приятный парень, только смешной, потому что зря покупает ей конфеты. Нет, он, Арвидас, еще не подавил в себе тех низменных чувств, которые он считал недостойными уважающего себя человека. Прежде всего — страх. Да, страх. Он испугался, что может лишиться Евы. Нет, сперва пошатнулась его вера в любимого человека, потом восстали ревность, ненависть к тому третьему, нагло встревающему между ними, а уж после этого — страх. Самое примитивное чувство, присущее наименее развитым представителям класса разумных. Но сейчас ведь не тысяча девятьсот пятьдесят первый год. Он стал старше на шесть лет. Семьдесят два месяца! Может быть, десятая часть отведенного ему возраста! Все по-пустому… Ревность, недоверие, ненависть, страх… Четыре могильщика человеческой личности. Он верил, что уже похоронил их, а они, оказывается, живы-здоровы. Воскресли, как шесть лет назад, в ночь новогоднего карнавала, окружили его, угрожают…

— Это любовь. Я ее люблю, — сказал он вслух и огляделся, придя в себя от звука собственного голоса. К черту, куда он зашел, задумавшись! Ведь двор правления давно уже миновал.

Арвидас притворился, что разглядывает что-то в канаве, словно ради этого сюда и пришел. Играет! Этого еще не хватало, чтоб он начал играть, оправдывая себя. Гнусно! Он решительно повернулся и увидел идущего навстречу Антанаса Григаса. Заведующий скотофермой сорвал с головы шапку, помахал ею и надел как попало.

Арвидас в ответ поднял кулак, но в его жесте было больше позы, чем естественного проявления чувств. Ах, такой ли была бы их встреча, случись она на полчаса раньше!

— Арвидас, ты уже дома, чтоб тебя туда! Вижу, идет мимо двора. Пока из канцелярии выскочил, он куда-то уже упер своими ножищами. Кричу — не слышит. Может, и впрямь Шилейка тебе слух отшиб, а? — затараторил Григас.

Мужчины схватились за плечи, потрясли друг друга, пободались лбами как проказливые козлята. Григас — счастливее человека на свете нет. Новости льются, как зерно из рукава комбайна. Забыл даже, что повторяется, — ведь, навещая Арвидаса, давно уже рассказал все, что знал.

— Слыхал. Знаю. Уже говорил, — отвечал Арвидас, не в силах поддержать приподнятое настроение Григаса, что тот сразу же заметил.

— Чего такой кислый? — забеспокоился он. — Кукуруза настроение испортила?

— Нет. Душа болит при мысли о бессилии всего коллектива, — ответил Арвидас намеками. — Были бы колхозники посознательней, разогнали бы к черту трактористов, и не пришлось бы теперь страдать одной спине Мартинаса.