Деревня Пушканы

— Пойдем с нами. А ты, барышня, — обратился он к Анне, — скажи отцу, чтоб часа через три опять созвал всех. И у каждого чтоб с собой документы были, как мы вчера говорили. Кроме того, пускай нам обеспечат подводу. Лошадь, хорошую телегу и возницу. Сейчас же пускай запрягает!

— Чего ты несешь? — Слушая дочь, Гаспар почесывал волосатую грудь. Чтобы землемерам удобнее и спокойнее было, они с женой ушли спать в клеть. Хоть и пива вчера было выпито совсем немного, голова все же отяжелела, и спросонья он никак не мог понять, что говорит Анна. — До чего чудные господа! Совсем чудные! Словно под ногами у них горит. Не поймешь их. То землю на хутора прирезать будут, то всем вместе, то готовые сделают планы, то в большой земельный комитет писать собираются. И во сколько все это деревне влетит, тоже непонятно. Посидели бы, как люди, за столом, выпили, рассказали бы что и как. А то за весь вечер не больше двух кружек пива пропустили…

Гаспар дошел до калитки, откуда были видны пушкановские поля и границы панской земли, и, поднося к глазам щитком ладонь, какое-то время смотрел, как оба чужих и его сын гнули там спины, переставляя черно-белую палку.

— Работящие, правда, — Гаспар повернулся к избе. — Должно быть, поскорей управиться хотят, чтобы самим побольше досталось. Это и понятно: лишний рубль зашибить каждому хочется. А за то, что до угощений они не охочи, обижаться на господ нечего.

Через какое-то время пушкановские хозяева опять собрались во дворе Упениека. Теперь они были еще неразговорчивее, чем вчера. Расселись кто где: иной на скамеечке перед избой, иной у клети, иной около колодца. Лениво вертели в руках трубки, кисеты с табаком и молчали.

Войдя в избу, Анна увидела, как отец считает деньги. Мать стояла возле накрытого еще вчера стола и грустно смотрела, как отец раскладывает по кучкам большие и меньшие бумажки.

«Землемерам даст… Отдаст не жалея».

Сегодня не был черед Упениеков пасти скотину, но Анна ушла с коровами на заросшие кустами луга. Анна не хотела видеть, как родители отдавали доставшиеся с таким трудом деньги. Ведь их заработал Петерис…

Когда она вернулась, землемеры уже садились на повозку, собираясь уезжать. Лошадью правил Тонслав, пушкановские хозяева, сняв шапки, желали господам счастливого пути.

— Господа, поскорей земельные описи подготовьте. Чтобы нам еще до больших морозов успеть вспахать малость…

— Как обратно поедете, дайте мне знать! Опять за порядком присмотрю! — Какое-то расстояние Антон Гайгалниек пробежал за повозкой. — Я завсегда услужить готов. Факт.

3

Вечером, возвращаясь с уборки картофеля на поле Озола, Анна перед лачугой Русинихи увидела чужого, по-городскому одетого мужчину. Он смотрел на улицу.

— Добрый вечер, — приблизившись, поздоровалась Анна.

— Добрый вечер, — ответил мужчина.

Голос показался знакомым, она остановилась.

— Викентий!

Это в самом деле был Викентий Русин, Анин друг детства, они вместе пасли скот, ходили в школу. В прошлом году, когда пришли белые, ему надо было бежать из Пушканов. За этот год Викентий сильно возмужал и изменился. Высокий, плечистый, с усиками, густые волосы зачесаны назад. Руки у парня сильные, жесткие. Приятно, когда пальцы твои сжимает такая мужественная ладонь.

— Долго мы не виделись… — Парень словно не хотел выпускать Анину руку.

— Приехал?

— Приехал… На великий праздник… — усмехнулся он.

— На праздник? Вот как! — Анна поняла, что он имел в виду, и тоже улыбнулась: — Опоздал. Важные гости уже уехали, пиво выхлестали сами, пироги дети съели.

— Стало быть, не повезло. Что же нам делать?

— Я и не знаю. Была бы постарше да поумней…

— Так тебе хотелось бы быть постарше да поумней?

— Почему бы нет?

— Ну, конечно, у каждого свое желание… Не зашла бы ко мне? — тихо спросил Викентий. — Ненадолго.

— Можно.

Анна уже давно не была в избе кузнечихи. Кроме сына, у вдовы никого не было. Викентий жил где-то далеко в городе, знать о себе давал редко. К тому же кузнечиха неохотно звала к себе соседей. После смерти мужа она жила замкнуто, с людьми была неразговорчива и резка.

Свет в избу кузнеца проникал через окно, выходившее во двор. Другое окно, с улицы, было занавешено одеялом, и в избе царили глубокие сумерки. Вошедшему с улицы светили лишь покрытый белой скатертью стол да кровать, застланная светлым покрывалом у задней стены.

Русиниха сидела за прялкой, нажимала ногой на педаль и пальцами сучила пряжу.

— Смотри, к нам гостья? — Она подняла голову. — Сама пришла или ты позвал?

— Сама, сама. — Викентий поспешил принести табуретку. Поставив ее, парень взял Анну за локти и, нежно сжав их, усадил ее.

— Ах ты! — Приличие требовало, чтобы девушка этому воспротивилась, а на самом деле ей это было даже приятно.

— Что нового у вас дома? — спросила Русиниха.

— Как будто ничего.

— Ну да, ну да.

А Викентия интересовало, как живет Анна. Она же в свою очередь стала выспрашивать, как он жил после ухода из деревни. На слесаря, стало быть, учится? И ему платят за это?

— Платят… — усмехнулся Викентий. — Копейки. Если бы не мать, если не помогала бы она…

— Выучишься, будешь ей помогать.