Деревня Пушканы

На краю поля старший Тонслав первым запряг в плуг лошадь, воткнул в землю лемех, перекрестился и громко сказал: «Ну, так начали с божьей помощью!» За отцом важно, С серьезным видом последовал Езуп, за ним — брат Езупате, Станислав. Вместе с ним в поле пришло и веселье. Станислав шагал за плугом, как бы пританцовывая, держась рукой лишь за одну чапыгу, и глядел больше на раскидывавших навоз женщин, чем на лошадь. Поравнявшись с девушками, он пропел тоненьким голоском:

У Грабите, сестренки,
Красненькие щечки…
Вчера брат козла резал,
Кровью она нарумянилась.

— Ну погоди! — враз погрозили ему девушки вилами. — Ну погоди… погоди ты!

Но пока они щебетали, решая, с какого задиристого куплета начать и на какой мотив, мамаша Спрудов и старая Лидумиха вонзили вилы, подбоченились и, разворачиваясь в такт песне то вправо, то влево, начали печально, как на похоронах:

Ты, паренек пушкановский,
Много водки не пей!
А то к девкам пойдешь,
Да к свиньям попадешь!

— «К свиньям попадешь!.. К сви-иньям по-па-дешь…» — подхватили девушки припев как можно громче.

Получил парень! Не в бровь, а в глаз! А теперь еще о кривых ногах и что не умеет плуг держать. Припев подхватили и женщины. Мамашу Спрудов Лидумиху поддержали все.

Женщины двигались плотным рядом, чтобы, когда пахари пойдут обратно, их встретить еще более хлесткой песней. А мужчины остановились и уставились на дорогу. С горки спускались двое. Ступали прямо по яровым, а за собой волокли палки, приминая зеленя.

— Откуда нехристи эти взялись? По хлебу бредут, точно дурные.

— Волдис Озол и ксендзов Юзис, — разглядела мамаша Спрудов приближавшихся мужчин.

— Что с таких возьмешь… — Тонслав с силой вонзил в дерн лемех плуга.

Видно, предстоял неприятный разговор, так что лучше заранее приготовиться к этому. Старший работник с ксендзовской мызы Юзис, коренастый мужик в господском картузе с маленьким блестящим козырьком, шел и глядел себе под ноги, а Волдис — сын богатого хозяина-балтийца — в зеленом военном френче и военной фуражке того же цвета, шагал, важно покачиваясь, слегка приподнимаясь на носках.

— Здорово! — Волдис поднес к фуражке один палец. — Толоку затеяли?

— Надо, — ответил Тонслав, исподлобья косясь на Волдиса. — Когда же затевать, коли не в страду?

— И то верно! — Волдис обвел окружающих беглым, холодным взглядом. — Почти два года промитинговали…

— До отвала намитинговались… Хих, хи, хи! — посмеялся Юзис. — Теперь с этим покончено. Навсегда. Сейчас и за нынешнее, и за прошлое подналечь придется. Долги отрабатывать. Вот так-то, шабры. Из-за вашего долга мы и пришли.

— Из-за долга? — от удивления Тонслав широко раскрыл глаза.

— С шестнадцатого года Пушканы должны хозяину «Озолов» за молотилку. — У Волдиса будто что-то в зубах застряло, он принялся ковырять в них ногтем мизинца. — Одних процентов несколько сотенок набежало. Отработать придется. Послезавтра с самого утра пускай пушкановские женщины придут огороды полоть.

— Погоди, погоди! — оживился Тонслав. — Кажись, господин Озол что-то напутал. Новый долг я уплатил, а в прошлом году господин Озол в волостном правлении мне лично сказал, что старый прощает.

— Ска-зал! — точно присвистнув, протянул Волдис. — Мало ли что в прошлом году сказано было. У хозяина «Озолов» на руках ваши расписки. А это что банковский вексель. Отработаете, расписки обратно получите! Не забывайте только, что у каждого векселя свой срок выкупа. Вовремя не уплатите, долг взыщут. Через полицию!

— А святой отец на Пойненном лугу сено косить будет, — подхватил ксендзов Юзис, объясняя цель своего прихода. — Так что на будущей неделе, во вторник, все на толоку. С косами и граблями, работать будете, пока все не скосите и не сложите.

— Так что женщинам — в «Озолы», — повторил Волдис. — И тем передайте, которых нет здесь! Чтоб непременно все были! Пошли, Юзис!

— Ах да, вот еще! — Озол вернулся. — Флаг, государственный флаг чтоб у каждого был! Посреди белый, а по краям — красный. В государственные праздники, особо восемнадцатого ноября, каждому вывешивать на доме, на видном месте!

На этот раз они не вернулись.

— Чтоб ты сквозь землю провалился! — Тонслав всем весом навалился на чапыги. — Заноза, каких мало… Долг отрабатывай! Эй, Алоиз, — крикнул он подъехавшему только что с полным возом Алоизу Спрауниеку, — стань-ка на мое место! А ты, старуха, пива неси! Только побольше. Душу разбередили, дьяволы этакие…

3

Управившись с работой на дворе и в хлеве, Анна Упениек надела воскресную юбку и пошла в избу Тонслава, где вечером для толочан будет гулянка. Гармонь Адама Пурвиниека с тремя рядами блестящих пуговок еще с полудня стояла на сундуке Тонславихи и, несмотря на то, что старики проклинали балтийцев и прочих кровососов, несмотря на беду с Езупом, гармонь была тут, и танцы так или иначе будут. Раз пиво сварено, то иначе и быть не может. Надо думать, что отцы тем временем уже успели до чего-то договориться.