Дерево дает плоды

На площади мы разделили деньги, документы, и Козак уехал с мастерами. В старостве дело пошло гладко: примут любое количество рабочих, выделят целый поселок для специалистов.

— Восстановление машиностроительного завода потребует какого‑то времени, — говорил староста. — Но винокуренные заводы, крахмало — паточные фабрики, производство проволоки и гвоздей, жестяной тары и игрушек можно наладить быстро. Присылайте людей. Нужны двадцать тысяч человек, чтобы этот город стал польским.

— А машины?

— Эти предприятия под нашей охраной, взгляните…

Из окна староства виднелись красные стены фабрики жестяной тары, высокие, увенчанные сторожевыми башенками, на которых стояли люди с краснобелыми повязками, при оружии. Фабричные ворота были заложены кирпичом, оставался лишь узкий проход.

— Здесь был лагерь, а теперь мы охраняем.

— Я остаюсь, — заявил Юзефович. — Здесь можно выйти в люди. Я уже толковал с шефом, и, если вы поддержите, он меня возьмет.

В трехэтажном здании помещались апартаменты всех ведомств, состоящих главным образом из руководителей, заведующих отделами и комендантов. На первом этаже молодой мужчина в военной форме обучал дюжину долговязых юнцов обращению с огнестрельным оружием, рядом, в кухне, восседал «шеф». Юзефович ему приглянулся, но он хотел знать мое мнение. Кошачья мордочка Юзефовича блестела от пота, глаза возбужденно поблескивали, он стриг ушами.

— Работал я хорошо, но хочу остаться здесь, — сказал он. — Вы меня освободите, а остальное я утрясу с Посьвятой.

— Хорошо знаете Посьвяту?

— Откуда же хорошо? Откровенно говоря, побаиваюсь, но и за вами не хочу приглядывать.

— Ах, значит, так?

— Так. Тяжелая служба. А здесь буду работать с немцами, это совсем другое дело.

Мне не хотелось забивать голову его проблемами, я думал теперь исключительно о картофеле. Но тщетно умолял железнодорожное начальство выделить нам вагоны, мне ответили, что порожняка нет, нет и не будет. Тогда я отправился на станцию, чтобы тут попытать счастья.

— Украдите, отцепите от состава, делайте все, что угодно, лишь бы были вагоны! — кричал я глуховатому начальнику станции. — Иначе заберем силой, у нас оружие.

— Оружие? Теперь у всех оружие, уважаемый. Полюбуйтесь!

Он провел меня на склад, где лежало около сотни фаустпатронов и автоматов, обнаруженных в подвалах соседней церкви.

— Вагоны забирать я не дам. Здесь Польша, — заявил он. — Не позволю взять даже гайки.

На путях стоял эшелон с переселенцами, из открытых товарных вагонов выглядывали козы, люди. Кто-то играл вальс на гармони, военный патруль присматривал, чтобы никто не высаживался.

— Они поместились бы и в меньшем количестве вагонов.

— Что? Поместились бы, говорите? Они, бедняги, едут из глубины России.

Я безнадежно развел руками, в голову не приходило ничего путного. Начальник еще брюзжал, но все тише, пока наконец не перешел на почти детский лепет.

Меня охватывала злоба и отчаяние. Как сквозь туман, я видел отход поезда, надписи мелом на вагонах, лица людей. Начальник преспокойно накачивал примус и нарезал ломтиками картошку. Я почувствовал сладковатый запах жареного лука и мыльный аромат маргарина. На подоконнике стояла бутылка с молоком и огромная банка, наполненная сосновыми побегами. Видимо, заготовка для лечебного сиропа. Мать когда-то делала для отца сироп из сосновых побегов и потчевала меня, когда я простужался, этим роскошным снадобьем, благоухающим, как подслащенный лес. С минуту мне казалось: я маленький озябший мальчонка, который опоздал на поезд.

— Поеду к нашему начальству, может, чего‑нибудь добьюсь, — предложил Шатан. — Кто со мной? Поезд отправится через час.

Он взял Валигуру и Юрека, вооруженного винтовкой, таким образом я остался с Блондином и Кравчиком. Они решили по очереди дежурить на станции, чтобы не упустить эшелон с демонтированным оборудованием, впрочем, оба надеялись договориться с железнодорожниками за спиной начальника. Я побрел на винокуренный завод, чтобы, по крайней мере, взглянуть на склады картофеля, хоть издали увидеть бетонные хранилища. Возле них стоял на посту советский солдат, но у проходной дежурили наши с нарукавными повязками, автоматами и немецкими гранатами.

— Охраняете, ребятки, охраняете?

— Охраняем. А что, может, не охранять, если я здесь мастером поставлен. Ведь это мой завод. Демобилизованный я, значит, и удивляться нечему, — сказал охранник, поглаживая рукоятку гранаты. Он крикнул что‑то по — русски часовому у хранилища, и оба прыснули со смеху.

— Мы отсюда будем брать картошку для рабочих, — пояснил я. — Много ее там?

— Много.

— Сколько?

— Это, уважаемый, военная тайна. А вы откуда? — подозрительно спросил охранник.