Дерево дает плоды

Я предпочел убраться, чтобы меня не приняли за шпиона. В воздухе пахло подгнившей картошкой, а также влажным песком и рекой. Она текла неспокойно, тревожимая водоворотами, плескалась о быки железнодорожного моста и одетые камнем берега. Я присел на плиту с железной скобой для зачаливания и уставился на стремительно бегущую воду, на бетонированный затон, в котором стояли баржи. Старик с изжелта — седыми волосами смолил борт одной из них, присев на корточки. Вдруг я вскочил и кинулся к пристани. Ранец гремел за спиной, ноги спотыкались о железо и камни, но я мчался вперед огромными прыжками, не сводя глаз со старого водника. Когда остановился возле его баржи, не мог отдышаться. Старик посмотрел на меня, на ранец и сказал по — немецки:

— Откуда, приятель? Здесь ты на виду, быстрее залезай в будку.

Не знаю почему, я машинально последовал его совету и спрятался в будку, на палубе. Здесь пахло смолой и краской. Прошло несколько секунд, прежде чем я опомнился настолько, чтобы выбраться наружу.

— Вы ошибаетесь, — сказал я по — немецки. — Я не немец.

— Не мое дело, как вам будет угодно, — буркнул старик. — Но все‑таки лучше выбросить ранец и научиться коверкать родной язык.

— Баржи в порядке?

— Смотря для кого. Они принадлежат фирме «Одер», Вебера:

— Значит, их можно использовать?

— Смотря кому. Баржа что лошадь, только своим повинуется. Многих ли сегодня большевики арестовали на заводе?

— Не знаю.

— Ладно, тогда молчу. Ключ висит на гвозде.

Он взял банку с варом и, неторопливо шагая, удалился. Я взглянул на реку. Течение несло глушеную рыбу, белые брюшки поблескивали в мутной воде, на которую падала колеблющаяся тень моста. Я снова заглянул в будку. Свернутый брезент, ящик с запаянными банками, карта, синяя шкиперская фуражка. Примерил — подходила, решил взять. Перепрыгнул на ДРУГУ¹® баржу, на третью, четвертую, всюду обнаруживал свежие следы ремонта. Тут краска еще прилипала к пальцам, там белела новая доска либо темнели полосы смолы и вара. Даже швартовые канаты были новыми. Все в порядке, капитан Лютак, флот готов. Теперь можно идти в трактир и дожидаться вестей от Козака и Шатана, а завтра — в комендатуру за рабочими, и полный вперед!

Анни Вебер приготовила нам две комнаты, но пока я был один. Блондин дежурил на станции, Кравчик пошел куда‑то с железнодорожниками, Юзефович при лип к своему новому начальнику и не показывался. Был уже вечер, город погружался в темноту, группы немцев возвращались с работы, и снизу, из трактира, доносился их гортанный говор.

— Вы наверняка знаете, Анни, кто тут плавал на баржах? — сказал я. — Нет вагонов, а мне надо перевезти картофель и машины.

Она долго молчала, прежде чем я услышал ее изменившийся, суховатый голос:

— Знаю, брат мужа был одним из владельцев фирмы «Одер», но теперь он зависит от комендатуры. Он меня ненавидит, ненавидит меня и вас. Ведь мы товарищи по несчастью, оба побывали Там, верно? Собственно, почему мы обращаемся друг к другу на вы? Я попрошу отца поговорить с Иоахимом.

Прежде чем я успел ответить, она вышла. Я лег и принялся обдумывать план в целом, учитывая каждую деталь, прикидывая тоннаж барж, вес груза, маршрут. Анни вернулась и сообщила, что отец отказывается разговаривать с Иоахимом, и поэтому надо обратиться в комендатуру.

— Я принесла тебе пиво, — сказала она, опустила черную штору и зажгла свет.

Я заметил, что Анни сменила свое полумонашеское одеяние на короткое платье.

— Ты возьмешь наш картофель? Правильно. Вы должны взять все, все, причиненные вам беды и страданья невозместимы.

«Ох, только без философии. Тебе невдомек, как ты хороша с этими короткими седыми волосами, в темном платьице, обтягивающем бедра и грудь».

— Все? — спросил я, смеясь в душе.

— Все. Расскажи, ты должен мне рассказать всю правду.

— О чем?

— О том, что мы делали у вас.

Анни села на кровать, готовая слушать, протянула откупоренную бутылку и стакан. Прихлебывая пиво, я рассказал ей о том, что у нас известно всякому, но вскоре мне надоело просвещать фрау Вебер, тем более что я добрался уже до ее упругого бедра и прикоснулся к гладкой теплой коже.

— Спи, отдыхай, — сказала ока, вставая. Разула меня, поставила рядком башмаки и начала раздевать, как маленькое дитя.

— Я не голодная, — шепнула она, — но если тебе это хоть чуточку поможет или просто доставит облегчение, то рядом есть комнатушка, пустая. Я только сбегаю вниз и вернусь.